— Будьте как дома, — подчеркнуто любезно произнесла Эльвира Давыдовна. И опять-таки сумела донести до меня между строк, что таким замарашкам, как я, в костюмах за тысячу пятьсот рублей, не часто доводилось бывать в подобных чертогах. Поэтому очень желательно, чтобы я не разбила какую-нибудь китайскую вазу. А впрочем, даже если и разобью, то бояться мне нечего. Судиться со мной никто не станет.
Ибо что с меня взять?
Все вышеперечисленное подняло мой боевой дух на беспредельную высоту.
Ненавижу плебеев, прикидывающихся дворянами.
Также, как ненавижу плебеев, прикидывающихся интеллигентами.
Знаете, во времена Сервантеса в Испании была популярна поговорка: «Идальго в дырах, но не в бедности».
Смысл этой пословицы никогда не станет понятным людям, вроде Эльвиры Давыдовны.
Дело совсем не в кружевных манжетах и драгоценных украшениях. «Идальго» — это категория нравственная, духовная, независимая от размеров состояния и убранства домов.
Идальго считали постыдным штопать одежду. Штопать — значит смириться с жизнью, покориться ей.
«Одет я всегда прилично, — рассуждал дон Кихот, — чиненного не ношу. Рваное — другое дело. И то, это более от доспехов, нежели от бедности…»
Подобные рассуждения для людей типа Эльвиры Давыдовны — недосягаемая высота. Теория относительности Эйнштейна, рассказанная в первом классе общеобразовательной школы.
Как объяснить нынешним нуворишам, что дворянство — категория не материальная, а моральная?
Духовная, интеллектуальная, образовательная, какая угодно, только не денежная!
Ведь были древние роды, впавшие в бедность, даже в нищету, но не утратившие блеска родового имени, перед которым склонялись головы даже очень богатых людей!
Впрочем, не мое это дело…
Я подавила раздражение и прошествовала в столовую с огромным накрытым столом.
Празднество намечалось широкое. Это я поняла, окинув взглядом убранство стола.
Серебряные приборы, драгоценное венецианское стекло, потрясающий раритетный фарфор, по-моему, китайский…
В общем, застолье, напоминающее времена Владимира Красное Солнышко.
Гостей на этом празднике жизни подобралось немного.
Всего пятнадцать человек.
Конечно, меня познакомили со всеми, но при моей девичьей памяти на имена, отчества и фамилии это было дохлым номером.
Единственный человек, которого я запомнила, был моложавый красивый мужчина, сидевший справа от меня. И то, запомнила я его только потому, что между нами завязался интереснейший разговор.
— Вы юрист? — переспросила я заинтересованно.
— Юрист, — подтвердил сосед.
— Простите, не расслышала вашего имени отчества?
— Владимир Иванович.
— Владимир Иванович! — обрадовано подтвердила я. — Да, конечно! Владимир Иванович, вам ничего не говорит фамилия Никифоров?
Минут пять Владимир Иванович молчал, поглощая консоме из омаров. Потом оторвался от своего увлекательного занятия и снизошел до ответа:
— Почему же не говорит? Говорит… Виталик Никифоров — мой добрый приятель…
— Родился на брегах Невы? — съязвила я, припомнив Пушкина: «Онегин, добрый мой приятель, родился на брегах Невы…»
— Почему на брегах Невы? — невозмутимо ответил сосед справа. — В Москве он родился. Классный юрист, хороший парень…
Я подавилась. Судя по всему, Виталик Никифоров был отцом моего нынешнего нанимателя. А наниматель не мальчик. Лет сорок-сорок два, не меньше. Значит, отцу при всем желании, не может быть меньше шестидесяти.
Парень?
— Ему шестьдесят восемь, — продолжил разговор сосед. — У него собственная юридическая контора. Хотя он, кажется, отошел от дел и передал все сыну.
— Сергею?
— Сергею.
— А давно он отошел от дел?
— Года два-три… А почему это вас интересует?
Теперь замолчала я, поглощая деликатесное угощение.
— Дело в том, что у меня возникла необходимость в юристе.
— Понятно.
— И мне рекомендовали фирму «Никифоров и сын» как самую надежную.
Сосед по столу снова умолк. Несколько минут мы пережевывали закуску.
— Ну, когда фирму возглавлял Виталик, это, действительно, было надежное предприятие.
— А сын? Не столь надежен?
Пауза.
— Не знаю, что вам сказать, — ответил наконец Владимир Иванович.
— Виталик — человек с твердыми принципами. Но он давно отошел от дел.
