— Мне нужна тысяча, — повторила я упрямо.
— Восемьсот! Это предел! Там оценят только золото и только на вес.
— Посмотрим.
В скупке мне не обрадовались. Хмурый оценщик взвесил принесенные мной безделушки и повторил слова парня:
— Шестьсот долларов.
— За все?
— За золото. Камни мы не берем.
— Но тут есть хороший сапфир…
— Камни не берем! — повторил он категоричным тоном.
Я понурилась и пошла назад.
— Черт с тобой, давай восемьсот.
Парень оживился и отвел меня в сторону. Долго оглядывался, доставая из каких-то потайных карманов деньги. Отсчитал восемьсот долларов и выхватил у меня из рук фамильные ценности.
— Доллары-то настоящие?
— А то! — обиделся парень. — Мы здесь постоянно тусуемся! Думаешь, нам выгодно обманывать?
— Ладно, проверю, — сказала я вяло.
Взяла восемь сотенных бумажек и побрела в ближайший валютный пункт.
Там мне подтвердили подлинность бумажек, я вернулась назад и извинилась перед барыгой:
— Доллары настоящие.
— Я же говорил!
— Слушай, нельзя немного придержать мои побрякушки? — попросила я умоляюще.
— Зачем?
— Я выкуплю…
— Так отнесла бы их в ломбард!
— В ломбарде еще меньше заплатят.
Парень минуту подумал:
— Ладно. Месяц попридержу. Но назад придется за тысячу выкупать. Поняла?
— Поняла, — ответила я покорно.
— Будь здорова, — распрощался барыга и устремился наперерез пожилой тетеньке, которая брела к магазину.
Я вздохнула.
Деньги были нужны мне для того, чтобы вернуть нанимателю его тридцать серебряников. Надежды на то, что мне удастся выкупить мамины вещи, не было почти никакой.
Да и неизвестно, где я окажусь черед месяц. Вполне возможно, буду изучать социальную справедливость в российской тюрьме.
Я вернулась домой и первым делом отдала Селене ее сотню. Если меня посадят, не хочу, чтобы меня поминали тихим незлым словом, как злостную неплательщицу.
— Ты чего такая хмурая? — спросила Селена.
— Голова болит.
— Таблетку дать? От головы?
— Лучше топорик, — мрачно пошутила я и пошла вниз по лестнице.
Жить не хотелось. Ничего не хотелось.
«Деточка, все мы немножко лошади», — сказал Маяковский. И впервые в жизни привычное заклинание не оказало на меня тонизирующего действия.
— Тебе хорошо говорить! — ответила я злобно. — Тебя в угоне машины не обвиняли!
И он не нашелся, что ответить.
Я упала на диван. Земля кружилась в привычном ритме, где-то счастливые люди радовались жизни, кто-то выходил замуж, кто-то женился, кто-то разводился… И мне было странно, что жизнь продолжается, тогда как я лежу на диване и не хочу с него вставать.
Еще через день мне позвонил Редька.
— Ты где? — осведомился он обиженно.
— Угадай с трех раз, — ответила я устало.
— Почему не звонишь?
Я молчала.
— Элька!
Я молчала.
— Элька! — Его голос стал встревоженным.
— Тут я.
— У тебя что-то случилось?
Я молчала.
— Понятно, — сказал Редька, и мне в ухо полетели короткие гудки.
Я положила трубку и вернулась на диван.
Пропади все пропадом. Вот и окончилась моя кратковременная личная жизнь. Причем окончилась еще до того, как успела начаться.
Как ни странно, мысль принесла странное успокоение. Я повернулась на правый бок, лицом к стене.
Не знаю, сколько прошло времени до того, как мои уши стал мозолить настойчивый дверной звонок.
Сначала я лежала неподвижно, надеясь, что незваный гость, кем бы он ни был, все поймет и удалится.
Но гость не удалялся и настойчиво трезвонил в мою дверь.
Наконец мне это надоело. Я поднялась и побрела в коридор. Ничего не спрашивая, распахнула дверь.
За дверью стоял Редька.
— Привет, — сказал он озабоченно.
— Здоровались уже, — ответила я безразлично.
— Войти можно?
Я молча посторонилась.
Несколько минут мы стояли в коридоре и таращились друг на друга. Потом Редька сказал:
— Давай рассказывай!
— Что рассказывать?
— Все!
И я рассказала. Меня просто прорвало.
В конце рассказа я попросила:
— Уйди, пожалуйста…
— Почему? — удивился Редька.
— Потому что это мои проблемы. Я сама разберусь.
Он немного помолчал:
— Элька, у тебя друзья есть?
Вопрос поставил меня в тупик.
— Не знаю…
— Ну, спасибо! — сказал Редька злобно. — А я думал, что мы с тобой все-таки друзья!
— Слушай, — запротестовала я слабо, — у тебя своя жизнь…
