— Так.
— Они и увезли Бруно. Но не в сторону Риги, а — в обратную. Возможно, этих двоих смогут узнать дальше по побережью, в Каугури, в Кемери. Если где-то там их база. Там же вполне могут и обнаружиться какие-нибудь следы исчезнувшего представителя фирмы. А диспетчер, который сидит на телефоне и принимает заказы, может находиться и в Риге. Я бы сейчас оставил его в покое, они сами выйдут на него. А вот все их телефонные звонки за последние, скажем, двое-трое суток, — по-моему, ты уже об этом обмолвился? — немедленно пробил бы у операторов сотовой связи. Может быть, они сами все выболтали, понимаешь меня?
— Я говорил, да? — Дорфманис взглянул на Турецкого и на его кивок сам себе ответил: — Разумеется, так и надо, не знаю, почему следователь этого еще не сделал?.. Но я ему немедленно подскажу, ты прав, Саша… — Он посмотрел в окно на спокойно беседующих следователя и задержанного и, пожав плечами, предложил: — А знаешь, они на русский язык, определенно, не перейдут, поэтому, наверное, тебе будет дальше не совсем интересно. Пойдем? А позже вернемся и посмотрим на второго уголовника. Пойдем, выпьем кофе, я угощу, и поговорим о возможных перспективах дальнейшего следствия…
И, усевшись в маленьком кафе, напротив полицейского управления, Лазарь Иосифович стал рассказывать Турецкому уже более подробно о том, что произошло в эту же ночь с режиссером Ковельскисом…
Тот позвонил адвокату уже утром, когда Лазарь, присутствовавший при «транспортировке» преступников из квартиры Инги, вернулся домой и прилег, Полагая, что «бурная ночь», как назвал ее коллега Турецкий, уже закончилась. Но, судя по тону, Петер Августович был в полнейшей панике. И не просил, а умолял Дорфманиса немедленно приехать к нему, поскольку сам он боялся выйти из дому. У него были бандиты, допрашивали, угрожали и только что ушли, угрожая всяческими карами, если он посмеет обратиться в полицию. Но теперь у него просто нет другого выхода. Конечно, ни в какую полицию он звонить не станет, поскольку только адвокат и может посоветовать, что ему делать дальше. Логично и резонно.
Адвокат разбудил спящего безмятежным сном своего помощника Димитраса, чтобы тот захватил с собой миниатюрный магнитофон для записи беседы с клиентом. Неизвестно ведь, о чем она пойдет, а клиент может потом отказаться от своих слов. Да и не одному же мчаться на рассвете черт-те куда! Турецкий, правда, тут же заметил, что не возражал бы и сам составить адвокату компанию. На что Лазарь тактично напомнил ему о законах гостеприимства, которые он уже и так без конца нарушает, злоупотребляя без всякого зазрения совести временем российского коллеги. Но, в конце концов, с взаимными реверансами покончили, и Лазарь перешел к сути дела.
Двое бандитов не просто посетили режиссера с угрозами. Им другое нужно было. Они потребовали, чтобы он немедленно сознался, зачем ему потребовалось начинать какое-то собственное расследование по поводу несчастья с актрисой его театра? Ведь ее диагноз был совершенно ясен, и средства для похудения ровным счетом не имели к этой болезни никакого отношения? Зачем послал приятеля следить за курьером, доставившим покупательнице это средство? Зачем женщину при этом использовал? Значит, имел определенный умысел? Какой? Такие вот вопросы горохом посыпались на его, еще не отошедшую ото сна, голову.
Адвокат попросил режиссера подробнее описать, как проходил допрос. Тот помялся и вынужден был сознаться, что происходило это не у него дома, а неизвестно, в каком месте.
Дело в том, что бандиты легко проникли в его квартиру, вскрыв замки. Затем, угрожая ему оружием, они заставили его выйти на улицу и сесть в темную машину. Из-за паники, охватившей его, он не сумел ничего запомнить. А потом ему надели на голову темный полотняный мешок, через который было трудно дышать, и повезли. Ехали долго, не меньше часа, по его прикидкам. А вышли из машины в подземном гараже, после чего по неосвещенной лестнице они прошли в большую комнату. Там он, наконец, и разглядел тех, кто стал его допрашивать. Но главным среди них, несмотря на то что он молчал, а вопросы задавали другие, был плотный, широкоплечий мужчина, явно за шестьдесят лет, с грубым таким, крестьянским лицом. Он смотрел на пленника очень неприятным взглядом и только слушал ответы. Но уже в самом конце, когда Петер сумел-таки доказать им, что ни к какому расследованию отношения не имеет, а это сугубо личная инициатива Бруно, который был страстно влюблен в покойную актрису и пользовался, кстати, у нее большим успехом. Он и советовался с Петером, как со старшим коллегой в театре, по поводу своего слежения, поскольку не верил ни полиции, ни врачам с их диагнозом. Но все, что произошло с Лорой, было именно так, как сообщили и полиция, и врачи, и он, режиссер и близкий коллега покойной, с ними полностью согласен. Несчастная Лора никогда не отличалась дисциплинированностью, поступала в любых ситуациях только по-своему. Наверняка нарушила инструкцию по применению средства. А сама, увы, любила выпивать, было дело, не скроешь, так что и вопрос, откуда у нее цирроз печени взялся, лично ему, потерявшему, увы, талантливую актрису, совершенно ясен. Поэтому и сомнений никаких нет в том, что она во всем виновата сама, избрав способ быстро похудеть, даже не посоветовавшись с ним, близким ей, в общем-то, человеком. Очевидно, она все сделала не так, что было для нее характерно. И вот — плачевный результат. Но и у него самого попутно возникает вопрос: зачем было будить его среди ночи и угрожать, когда он и сам готов подтвердить, где угодно, свою точку зрения? Если в том имеется нужда, разумеется.
