«Вот и блистательный повод, — подумал Александр Борисович, — слинять, не подвергая опасности равновесие в семье — во-первых. Не обижая страстно желающую, как говорят спортсмены, прямого, «контактного» общения даму, которая вовсе не заслуживает быть обманутой «честным парнем» Турецким, — во-вторых. И, в-третьих, самому уйти от тяжкого соблазна, не теряя при этом своего лица, сохраняя собственное реноме и полностью исключая у «заинтересованного лица» ощущение, будто он совершил банальный побег. А заодно и помочь хорошим ребятам, они ведь тоже помогли в трудную минуту. Когда Костя попросил их об этом — подсобить по-свойски, без высоких правительственных решений и дипломатических протоколов. Ну, пусть это будет — в-четвертых. Но тогда возникает и в-пятых! Придется сесть и внимательно изучить все материалы следствия, предоставив все той же, в высшей степени приятной, даме самой теперь выкручиваться из неприятной ситуации, в которую она влипла по собственной доброте. А это — не лучший вариант, нехорошо бросать женщин, когда им продолжает грозить опасность. Между прочим, к Ирке все вышеозначенное тоже имеет непосредственное отношение. И о ней, о ее спокойствии, тоже надо думать… Вероятно, может быть и шестое, и седьмое, — не в них суть. Пусть ребятки сами соображают, что им важнее. В любом случае, его отъезд тогда станет вынужденным, и — какие могут быть после этого обиды? И данного слова никто не нарушал, ну скажем, так сложились обстоятельства…»
Подведя краткий итог своим размышлениям, Александр Борисович понял, что такое решение было бы наиболее правильным…
В Рижском полицейском управлении уже начался рабочий день, и ранних посетителей проводили в комнату с односторонним окном в соседнюю, где уже шел допрос задержанных под утро уголовников. По описанию Инги, Александр Борисович сразу узнал длинноволосого, очевидно, дилера, — если исходить из своей же собственной схемы, о которой он недавно рассказывал одной, очень соблазнительной и весьма самонадеянной даме. Ох уж эта ее немотивированная активность! Нет, собственно, у нее-то есть мотив, а вот у него — только подстерегающая со всех сторон опасность. Хорошо еще, что Ирка понимает его состояние…
Допрос шел на родном языке, и Александр Борисович ничего не понимал, надеясь на переводы Дорфманиса. А тот внимательно наблюдал и слушал, покачивая головой с осуждением.
— Ну? — поторопил его Турецкий.
Тот отмахнулся и отрицательно покачал головой:
— Версия — та же. Дамочка легкого поведения, обещала, не в первый раз. Про своего предыдущего «коллегу» — ни сном ни духом. Вероятно, следователь сделает… очную ставку. Я так полагаю. Чтобы прекратить ненужное переливание воды, да?
— Ты правильно предлагаешь, Лазарь. Тогда и я бы посоветовал тебе сделать маленькую подсказку этому следователю, он ведь, кажется, — умный человек?
— Несомненно, — важно отреагировал адвокат. — А ты о чем?
— Я бы посоветовал еще раз снять показания с Инги и ее соседки относительно этого, как его?
— Андрис Грибовас.
— Понятно, — хмыкнул Турецкий, — Андрюша Грибов. Это он — из «бывших»? Или другой?
— Нет, тот моложе, Ян Голомка, поляк, судя по фамилии. Имеет судимость — рэкет. А этот до девяносто первого года работал участковым в Елгаве. Проверено и уточняется, чем после занимался. Из милиции его… — Лазарь сделал жест отторжения. — Благополучно вытурили. Ты должен понимать?
— А как же? Сами же его, говоря образным языком уголовников, «опустили».
— Ну… не так, чтобы… другие же… все-таки смогли… как-то?..
— Возможно, но не мне судить о частностях, когда налицо уже готовый результат. Не обижайся. Если ты уверен, что в России было иначе, ты слишком хорошо о нас думаешь.
— Нет, я не спорю, я — о данном, конкретном случае…
— Понятное дело. А еще посоветуй предъявить Андриса тому старику из Вайвари. Третьего, подозреваю, он там не видел. Их же двое было: Гуннар и Андрис, верно? И повторный рассказ старика о том, чем эти двое там занимались, собьет спесь с этого бандита. Документирование, Лазарь, вот что важно сейчас. Чтоб потом эти не открутились, у вас же адвокатам здесь дана куда большая свобода. Но, я думаю, ваш следователь это понимает, он, смотрю, довольно быстро работает, это — хорошо.
