— Расстрел сейчас это как... помилование. Ты с кем-нибудь говорил об этом?
— Никак нет.
— И не говори. Держи рот на замке, понял?
— Так точно...
Полковник погасил фонарь и ушел.
Утром — их сменили с дежурства, и уже в коридоре — их догнал посыльный.
— Капитан Гхадири...
— Что там у тебя?
— Вас вызывают. Как можно быстрее. Машина ждет.
...
— И наденьте парадную форму.
Багдад сегодня был какой-то не такой. Словно замерший в ожидании чего-то недоброго.
Вольво, задние стекла в которой были замазаны краской — промчавшись по улицам, вырвалась на шоссе, ведущее в новый аэропорт. Между аэропортом и Багдадом — была тюрьма Абу-Грейб, которую тоже построили совсем недавно. Эта тюрьма использовалась как политическая, она находилась в ведении Министерства внутренней безопасности. Говорили, что у Амн-аль-Хаас существуют еще секретные тюрьмы прямо в городе, замаскированные под обычные дома — но об этом никто не знал, и говорить об этом вообще не стоило.
Машина затормозила перед высоченной оградой — тюрьма Абу-Грейб строилась по европейскому проекту и была совершенно не похожа на все тюрьмы, которые были в Ираке до этого.
Водитель показал удостоверение — но этого оказалось недостаточно. Их заставили выйти и проверили всю машину. У тех, кто проверял машину — была собака. Тяжело дышащая со слюнявой пастью — она вызывала отвращение.
— О, Аллах, избавь меня от этого — негромко сказал один из сопровождающих.
Машина проехала внутрь, свернула и остановилась.
— Выходим!
Они вышли. У дверей, ведущих внутрь, не было ручки — пришлось стучать, а потом стоять и ждать. Дверь открыл человек в каком-то комбинезоне вместо формы и без оружия.
Он повел их куда-то вниз. Коридоры сменялись лестницами, было немилосердно душно — казалось, что воздух остановился и стал жидким как кисель. Потом — опустившись не менее чем на два этажа вниз, они подошли к металлической двери...
За металлической дверью был зал, очень большой, больше того гимнастического, в котором они заснимались. Зал был с потолком высотой метров пять, весь пол и стены были облицованы плиткой, отчего шаги получались гулкими. Стояли какие-то каталки, похожие на госпитальные, с потолка свисала лебедка, а рядом с ней был...
Капитан Реза Гхадири дрожащими руками отдал честь.
Саддам — посмотрел на него прищуренными, рысьими глазами, потом начал размеренно ходить от стены к стене. Сапоги — дробно стучали по покрытому плиткой полу.
— Я помню тебя, герой.. — сказал он — ты из тех героев, что совершили налет на аэропорт за линией фронта
Капитана толкнули в спину, и он понял, что должен ответить
— Так точно.
— И теперь ты служишь народу Ирака в Республиканской гвардии.
— Так точно!
— А зачем ты стал коммунистом?
...
Его снова толкнули в спину
— Саиди, я хотел разоблачить заговор!
Саддам остановился и снова посмотрел на него. Он ходил как лев в клетке.
— И как? Разоблачил?
— Так точно.
— А почему ты не сообщил о коммунистах своему начальнику? Разве ты не должен был это сделать?
— Так точно.
— Что — так точно?
— Должен был!
— Так почему же не сообщил?
— Саиди, я ... я хотел сам разоблачить заговор
Саддам какое-то время стоял молча. Потом — нравоучительно поднял палец
— Бдительность иракского народа — сказал он, как будто выступал на митинге — помогаем нам хранить идеалы и завоевания Июльской революции, когда власть стала принадлежать народу Ирака. Народ и только народ — защищает ее. Как офицер ты был не прав, не сказав ничего о коммунистах в своей части, но как гражданин Ирака и баасист... Ты ведь хороший баасист?
...
— Этого нечего стыдиться.
— Полагаю, что да, саиди. Я хороший баасист.
— Так вот, как хороший баасист ты был прав, проявив бдительность. Итак, ты знаешь о коммунистах в своей части.
— Да, саиди.
— Так назови их?
Реза Гхадири назвал несколько имен. Справа — послышался едва слышный шорох страниц — кто-то записал сказанное.
— Они все коммунисты?
— Да, саиди.
— Ты готов предстать перед ними на революционном трибунале и обвинить их в том, что они коммунисты?
— Да, саиди.
— О чем говорили эти коммунисты? Сколько раз они собирались?
Реза Гхадири сказал.
— Они говорили о том, что надо убить меня?
