Вот она, Хайфа, двадцать лет спустя…
В полдень тридцатого июня 1967 года серый «фиат» с белым иорданским номером быстро шел по дороге на север через плантации, которые двадцать лет назад назывались Ибн Амир. Когда машина въехала на главную улицу, Саиду показалось, что его подбросило, как взрывной волной, — и тут же дорогу скрыл занавес слез.
— Вот она, Хайфа, Сафия! — услышал он вдруг свой голос.
Руль в его руках налился тяжестью, ладони стали влажными. Ему хотелось крикнуть жене: «Я узнал Хайфу, но она меня не узнает». Но он передумал и промолчал, всего несколько минут назад он говорил:
— Знаешь, все эти двадцать лет я верил, что ворота Мандельбаум откроются, но никогда не представлял, что они будут открываться с другой стороны… Это мне в голову не приходило! И поэтому, когда их открыли, я почувствовал невыносимую горечь и унижение… Можешь считать меня безумцем, но я уверен: все ворота должны открываться с одной стороны! А если они открываются с другой, значит, на самом деле они еще закрыты…
Он взглянул на жену, но она не слушала его. Она разглядывала дорогу. Справа раскинулись сады, слева, совсем близко, шумело море. Более двадцати лет они были вдали от него!
— Никогда не думала, что увижу это все еще раз, — сказала она.
— А ты не видишь, тебе показывают, — ответил Саид.
Неожиданно она вспылила:
— Все философствуешь! Целый день только и твердишь: ворота, витрины, выставка — и все такое. Что с тобой происходит?
«Что со мной происходит?» — повторил он мысленно, а вслух произнес:
— Они открыли границу сразу после оккупации. История не знала таких войн. Не могу без ужаса вспомнить апрель 1948 года. А сейчас? Ради чего все это? Ради наших красивых глаз? Нет. Это война! Они говорят нам: «Пожалуйста, смотрите, насколько мы лучше вас, цивилизованнее. Вам остается только удивляться и служить нам». Но ты видела своими глазами: здесь ничего не изменилось. А ведь мы могли бы сделать все вокруг намного лучше.
— Так зачем же ты приехал сюда?
Он сердито посмотрел на нее и замолчал. «Сама ведь просила! Целых двадцать лет не желала ни о чем вспоминать! Но прошлое возвращается, как оживает спящий вулкан». Когда он вел машину по улицам Хайфы, всем своим существом он чувствовал дух войны — то неясно, то отчетливо и тревожно. Встречные лица казались ему свирепыми и жестокими. Он не сразу осознал, что уже ведет машину по Хайфе. На улицах как будто ничего не переменилось… Здесь ему был знаком каждый камень, каждый переулок. Когда-то он ездил по этим улицам на зеленом «форде» модели 1946 года. Он прекрасно знал город и сейчас, за рулем своей теперешней машины, не ощущал двадцатилетнего перерыва — будто и не было этих лет, этих жутких лет!
В памяти возникали названия — словно кто-то стирал с них пыль! Вади Наснас, улица короля Фейсала, площадь ал-Ханатыр, ал-Халиса, ал-Хадар… Воспоминания грозили поглотить его, но он взял себя в руки и вполголоса спросил у жены:
— Ну ладно, с чего начнем?
Она не отвечала, только молча плакала. Он живо представлял себе ее состояние. Невозможно точно определить меру ее боли, накапливавшейся двадцать лет. Сейчас в ее памяти и воображении вновь возникало прошлое, оно ширилось, росло, заслоняя собой будущее. Он удивился самому себе: почему он никогда не задумывался о глубине страданий, отраженных в ее глазах, в каждой морщинке, усугубленных каждым съеденным куском, каждой палаткой, где ей приходилось жить, каждым взглядом на детей, на него, на себя… Сейчас, среди разрушенного, забытого и печального, среди руин, оставшихся после поражения, испытанного дважды в жизни, все возрождается в ее мыслях.
Внезапно воспоминания полоснули как острым ножом. Проехав до конца улицу короля Фейсала (ведь для него улицы не меняли своих названий), он повернул налево, промчался по проспекту вниз, к порту, потом свернул направо на Вади Наснас и увидел перед металлическим ограждением группу вооруженных солдат. Он искоса взглянул на них. Совсем рядом раздался взрыв, потом беспорядочно загремели выстрелы. Руль дрогнул у него в руках, он чуть не наехал на тротуар, но вовремя выправил машину. Тут он увидел бегущего через дорогу мальчика, и страшное прошлое обрушилось на него. Впервые за двадцать лет он ощутил все так, словно время повернуло вспять…
