. Картины там были из тех, знаете, где изображают безголовые тела или разбрызгивают разные краски по всему полотну, или рисуют колбасу с головой и называют это человеком, или на двух метрах холста вырисовывают два кофейных зернышка. Пригласил он и папу с мамой — как они были довольны! А потом отвез нас домой на своей машине. Какие манеры! Дверцу машины вовремя распахнуть и все такое — и это перед моими родителями, у которых и по сей день нет машины. Ну, ясно — с этого вечера дело пошло на лад. Потом он пригласил меня потанцевать на один из их праздников. Сэнксгивинг, что ли. Ой, ну как же вы не знаете? Самый главный американский праздник. Сэнксгивинг означает День Благодарения. Тот день, когда американцы окончательно разделались с краснокожими. Конечно, папа отпустил меня — почему бы и нет? Ведь мне больше не с кем было практиковаться в языке, а без практики язык не выучишь. Там мы договорились, что я буду учить его персидскому — конечно, после уроков. Он стал раз в неделю приезжать к нам домой… Вы не представляете, какой это был праздник! Из выдолбленных тыкв мы сделали рожицы — прорезали дырки для глаз, носа, рта, а потом вставили внутрь лампочки. А какие танцы! Я уже немного понимала по-английски и не чувствовала себя чужой. Да и иранцев там было много. Но даже в тот вечер я наотрез отказалась пить пиво. Ему это вроде бы даже понравилось. Когда он привез меня домой, он сказал маме: «Поздравляю вас с такой дочкой!» — я сама переводила его слова. Вот я и стала переводчицей! Так мы провели вместе восемь месяцев. Ездили на водохранилище Карадж, на лодочную станцию, ходили в кино, музеи, на базар, в Шемиран, ездили и в Шах-Абдоль-Азим
[18] и еще много мест посетили, которых без него мне бы и не видать никогда. И наконец, в ночь Крисмес
[19] он пригласил нас к себе домой. Ну, что такое Крисмес, вы, конечно, знаете. Папа и мама пришли, и Фафар тоже. Вы не знакомы с Фафаром? Это — мой брат Фаридун. Американцу моему прислали двух жареных индеек — из самого Лос-Анджелеса. Не знаете? Надо же! Что же вы тогда знаете?.. Ну, это там, где Голливуд. Да нет, не ему одному прислали, им всем посылают, чтобы они в праздничную ночь не скучали по дому. А уж когда такого мерзавца посылают по его грязным делам в Тегеран, то тут уж и вовсе не скупятся — и индюшки, и пиво, и виски, и сигареты, и шоколад. Вы не поверите — я бы согласилась, чтобы он был убийцей, вором, гангстером, но только не это… Благодарю вас. Дайте мне еще капельку виски из той бутылки. Это, кажется, не американское? Они больше пьют «бурбон» — этот сорт отдает землей. Ну, конечно, это «шотландское» — у него такой резкий вкус. Похоже на самих англичан. Да, так о чем я говорила? Ага. В тот же вечер он сделал мне предложение. По всем правилам, за праздничным столом. Представляете, и я сама переводила! Интересно, правда? Никто еще так не выходил замуж. Сначала он нарезал индейку, разложил по тарелкам. Потом открыл шампанское и налил всем: и папе, и маме. Мама, конечно, пить не стала, а папа выпил. Я тоже пригубила. Сначала вкус показался мне терпким и вяжущим, потом во рту осталась одна сладость. Тут он и пристал ко мне: скажи отцу, что я прошу твоей руки. Он настоял, чтобы я переводила фразу за фразой: что он уже отслужил свой срок в армии, освобожден от налогов, что у него кровь второй группы, что он ничем не болен, получает в месяц полторы тысячи долларов, а когда вернется в Америку, будет получать восемьсот долларов, что у него в Вашингтоне собственный дом и вообще за ним не числится ничего, взятого напрокат или в рассрочку. Его родители живут в Лос-Анджелесе, он от них совершенно независим, ну и все такое. А папа с первого же вечера был готов дать согласие. Он сам мне говорил: «Смотри, дочка, не упусти свое счастье. Это ведь не шутка — из тысячи девушек, может, одной выпадает шанс выйти замуж за американца». До сих пор у меня в ушах звенят его слова: «Но ты сама понимаешь, жить с ним придется тебе. Попроси у него недельку сроку, чтобы подумать». Так мы и сделали, но, конечно, все было решено сразу. Узнала родня. Все наперебой стали приглашать нас в гости, обряды всякие начались. А как мне завидовали и перед ним как выставлялись! Мои кузины тут же со мной переругались. Отец был прав: это не шутка — выйти замуж за американца любой девушке лестно. Но ведь он моей руки просил, правда? Что же мне было — отрекаться в их пользу, что ли? Из всех родственников только бабушка была недовольна, все ворчала: «У нас везде родня: и в Исфахане, и в Кашане, даже в Бушире есть. Везде есть. А вот в Америке — не бывало. Откуда мы знаем, кто он такой? Что это за зять, к дому его не подойди, не порасспроси, не выведай что надо у соседей…» Ну и прочие устарелые бредни. Она и на свадьбу-то к нам не пришла. Нарочно взяла и уехала в Мешхед. Зато сама я была на верху блаженства. Мы пригласили знакомого чиновника из муниципального управления. Все наше семейство было в сборе, и американцев тоже немало пришло. А какие фотографии свадебной церемонии получились! Один из друзей моего мужа даже сиял фильм. Ох, уж эти американцы! Всюду нос суют. Лезут, спрашивают. Я же невеста! А они ничего не соображают, никакого уважения… Это что? А там кто? Зачем сахар мелют? Что написано на хлебе? Откуда привозят руту
