К хоромам Старобока мы подошли в полном смятении. Евсей пытался убедить себя, что четвертование еще не самое страшное, живьем вариться в кипятке куда неприятней. Ну а топор с плахой -- вовсе детские шалости.
Народу в опрятный княжеский двор согнали немного, человек двенадцать. На высоком крыльце, опираясь на бердыши, стоят стрельцы. Князь, соответственно ситуации -- во всеоружии: на одном боку булава, на другом увесистый меч. Рядом, как тень отца Гамлета, вертится дьяк, в руках исписанные листы. Князь поднял руку:
-- Сынки! Орлы мои! На границе между нашим княжеством и еремеевским, аккурат на меже, есть лужок, который издавна считается ничейным. Так повелось. Два года назад мы его распахали. Засеяли репой. А урожай собрал Еремей бездельник! Опосля еще и картошкой засеял! Чего ж не сеять, ежели вспахано! Ту картошку, правда, мы выкопали. Но в этом году не он, не я сажать нечего не стали. Обидно. Землица отменная, родит куда как с добром. Негоже ей бурьяном зарастать. А потому отряжаю вас в посольство к Еремею. Надобно решить вопрос, чтоб год он сажал, год мы, по очереди. Ивашка, читай указ.
Откашлявшись, дьяк загнусавил:
-- Указ Князя. Писано в месяце августе, числа пятнадцатого. Повелеваю зачислить в штрафную сотню добровольцами, для посольских дел, следующих провинившихся личностей, а именно: кузнеца Сороку, за нанесение княжескому конюху телесных повреждений...
-- Так-то ж не я! -- крикнул кузнец, -- а лекарь ваш заморский по пьяни сотворил.
-- И что с того! -- рявкнул Старобок. -- Кузнецов в княжестве хватает, а доктор один, кого-то ж надо наказать.
-- ...пастуха Антоху, -- гнусавил дьяк дальше, -- за потравленный покос, Кондрата Крапивина за учиненное хулиганство в женской бане...
Дед Кондрат рухнул на колени:
-- Князь-батюшка, смилуйся, вместе ведь брагу пили.
-- Ну да, помню, -- смутился Князь. -- Некрасиво вышло. Ивашка нацарапал вот, а я подписал не глядя. Чего теперь, указ все же, а не филькина грамота, куды деться. Ты там поосторожней будь, если Еремей раздухарится, в пекло не лезь, в тылах отсидись. А коли жив останешься, повечеряем вместе.
-- Да я то что! Я то с радостью! Хоть на войну, хоть в посольство, хоть к черту в пекло. Вот только Лизонька моя... Дознается, всех на окрошку пустит.
-- Может, пронесет, -- перекрестился Князь.
Дьяка больше никто не перебивал, дошла очередь и до нас. Ивашка облизнул пересохшие губы и, подавив злорадную усмешку, обвинил меня и корешей во всех смертных грехах, включая случившиеся по весне наводнение, высокие цены на керосин и плохую рождаемость в княжестве. Я был согласен только с последним пунктом, каюсь -- рождаемость не поднимал, как-то не до этого было.
Назначенный в штрафники народ не роптал. Ясные крестьянские лица не омрачила печаль. Деловито, по-хозяйски, они кивали -- надо, так надо. Я тоже повеселел, посольство не война. Когда еще в таком чине похожу. Один дед Кондрат тихо выругался и украдкой показал дьяку кулак.
Ивашка грустно вздохнул. Старался, сочинял, людишек подыскивал и никто труды праведные не оценил, ни одной кислой рожи. Закручинился дьяк, скис. Устроил пакость, а радости от содеянного нет. Последний пункт указа он дочитал без всякого пафоса, тихо, страдальческим голосом:
-- Старшим сего отряда и главным послом назначен сотник Микула Селянович, а в помощь ему, для приобретения опыта придан Лёнька Билибин, племянник нашего милостивого Князя.
На крыльцо выскочил прыщавый юноша и заорал:
-- Я учился военному и дипломатическому искусству за границей. Там меня называли не иначе -- как досточтимый и сиятельный граф Леопольд де Бил. Прошу это запомнить! Кто назовет по-другому -- запорю, шкуру на ремни пущу. Вы уже трупы, не засаженное поле будет усыпано вашими костями, а я, покалено в крови, поведу за собой других, таких же тупых и безмозглых...
Старобок отвесил племяннику оплеуху.
-- Хватить нести ахинею. Воевода сыскался. Гляди, Лёнька, последний шанс даю, не выкинешь заморскую блажь из мозгов, велю гнать из княжества.
-- Дядя, -- всхлипнул обиженный полководец, -- я же просил не называть меня Лёнькой. Вам можно и без досточтимого, и сиятельного, хотя бы просто -- Леопольд де Бил.
