Чтобы час ожидания не прошел бездарно, я опять раскрыл газету «Из рук в руки» на странице про недвижимость. Для начала я стал искать предложения по продаже и сдаче в аренду коммерческих площадей в центре города. В конце концов, если уж так получится, что мы не сможем усидеть на этом месте, то нужно попытаться извлечь пользу из неприятностей и перебраться поближе к деловой части города. Там мы, по крайней мере, сможем увеличить выручку за счет розничных продаж.
Предложений было много, но большинство из них нам не подходило. Или площадь слишком мала, или аренда высока, или дом должны были сдать только к лету. Я выделил три объявления маркером и попытался позвонить по указанным телефонам. Везде было занято.
Заверещала «нокия».
– Слушай, – спросил Женя, – у этого кадра есть какая-нибудь тумбочка или рабочий стол?
– Есть.
– Вытащи оттуда все бумаги и дуй к нам. У этого недоумка памяти нет никакой.
– Он вообще, колется?
– Вот именно. Он весь в дорожках.
– В каких дорожках?
– В желтых. Героиновых. Как вы могли не заметить?
– Ё – моё!
– Давай, ждем.
Я пошел на склад, где мы вместе с Тимофеем выгребли из школьной парты, которая заменяла кладовщикам и рабочий и обеденный стол, целый ворох бумаг. Там были старые накладные, блокноты, записные книжки и один еженедельник. Там были даже порнографические картинки. Все это хозяйство я утрамбовал в два полиэтиленовых пакета и помчался в УВД.
На четвертой ступеньке парадной ментовской лестницы меня ждал Спарыкин. Он переминался с ноги на ногу и с хрустом давил белые жемчужины. Этого добра кругом было разбросано навалом, они лопались под подошвами целыми пригоршнями.
На посту полковник засветил свою ксиву и, ткнув в меня пальцем, сказал:
– Со мной.
Мы поднялись на второй этаж мимо гипсового Феликса, которого я, проходя, незаметно потрогал за нос. Наверное, это необъяснимое и непреодолимое желание посещало не только меня, я успел заметить, что кончик носа первочекиста светился снегом из-под бронзовой краски.
В огромной полнометражной дореволюционной комнате обитали семь оперативников. Их столы стояли по периметру, образуя некий амфитеатр, в центре которого возле небольшой тумбочки спиной друг к другу сидели наши отщепенцы. Кирилл был голый по пояс, а Глеб, наоборот, в свитере. Действующие лица были теми же, что и на задержании. Мы тепло со всеми поздоровались.
– Вот, смотрите, – сказал Иван и подошел к Кириллу. Он поднял за локоть его правую руку и ткнул указательным пальцем подмышку. Мы со Спарыкиным с интересом стали разглядывать безвольное тело. Желтые дорожки от уколов извивались в непривычном месте, по крайней мере, не там, где в моем понимании они должны были находиться у традиционного, уважающего себя наркомана. Они проходили по внутренней стороне бицепса, в том месте, где рука прижимается к телу. Со стороны, неопытным глазом эти следы увидеть невозможно.
– Зачем ты начал воровать? – задал я Кириллу идиотский вопрос.
– Не хватало на дозу.
– Сколько раз в день колешься? – спросил Женя.
– Один.
– Врешь, небось.
– Нет.
– Где у тебя все записано?
– В ежедневнике.
– Был там ежедневник? – спросил у меня Иван.
– Вроде, – я, наконец, освободил руки, поставив пакеты на тумбочку.
– Ищи, – приказал Женя.
Кирилл начал рыться в пакетах, а я посмотрел на Глеба. Его трясло.
– Ты тоже наркоман? – спросил я.
Он потрогал меня печальными, невинными глазами и ответил:
– Нет, я – алкоголик.
– С юмором пацан, – высказался по этому поводу один из оперов.
– Ты чего напился? – продолжил я.
– А как же? – туманно выразился он и снова посмотрел по коровьи.
– У них было настоящее акционерное общество закрытого типа, – начал рассказывать Иван. – Каждый получал согласно своей доли. Кладовщик – семьдесят процентов, водила – тридцать.
– А я же не знаю, сколько он наценивает, – обиженно сказал Кирилл. – Он всю наценку всегда себе забирал. Ни разу со мной не делился.
– Я не наценивал, – возразил Глеб.
К нам со Спарыкиным приблизился Иван.
– Выйдем.
Мы пошли в коридор, в самый конец мимо всех дверей, к окну с батареей и литровой банкой с водой, в которой плавали полуразложившиеся окурки. Из окна было видно улицу. Вдоль нее двигались угрюмые замерзшие люди под конвоем рябин, берез и тополей.
