Некоторое время они молча ждали, Хеллеброн тщательно пыталась скрыть подступающую скуку. Изучение остальных участников лишь слегка отвлекло её: почти все были солдатами разных рангов. В доспехах, с мечами на бёдрах, они терпеливо ждали, ничего не говоря.
— Когда уже что-нибудь начнётся? — прошептала Хеллеброн. — Я не собираюсь нюхать дым всю ночь.
— Тихо, — ответил Маэнредил. Его голос был скорее успокаивающим, чем резким, но Хеллеброн всё равно почувствовала себя оскорблённой. Она была княжной, и не какому-то капитану было затыкать её подобным образом.
Однако её протесты умерли, так и не сорвавшись с губ, когда эльфы справа от неё расступились. Эльф — лет семисот, не менее — неспешно вышел из-под линии деревьев. Он был обнажён, за исключением куска ткани красного цвета, обёрнутой вокруг бёдер. Ткань выглядела странно жёсткой, пока Хеллеброн не поняла, что она задубела от пропитавшей её крови, грудь и руки эльфа покрывала сеточка мелких шрамов. Его белые волосы были спутаны в неряшливые колтуны, торчавшие из головы, словно шеи гидры. В одной руке он держал длинный нож с зазубренным краем, в другой — большой, оправленный в золото глиняный кубок.
За ним в две линии шествовал десяток прислужников — из которых двое были девицами, а остальные мужами — облачённых лишь в красные плащи. На их телах были нарисованы багровые руны — кровью, как догадалась Хеллеброн. Каждый держал в руках различные инструменты: лезвия, крюки, блюда и чаши.
Первосвященник остановился перед пламенем и повернулся к собравшимся. Чётко вырисовывавшийся на фоне огня, он поднял руки и запрокинул голову. И тут из горла жреца вырвался настолько потусторонний визг, что Хеллеброн от неожиданности отшатнулась. Визг был непохож ни на что, слышанное ею ранее: в нём слился вой раненного животного и рёв дикого хищника.
Прислужники один за другим присоединили свои голоса к долгому крику, каждый новый вопль поднимал крик на новую высоту, разнося его над лесом. Несколько десятков эльфов в толпе также присоединились к хору, их бессловесные вопли вызвали у Хеллеброн мысли о боли и голоде.
Руки жреца упали. Он скрестил их на груди, заставив собравшихся умолкнуть.
— Хвала Кхаину! — его голос был сух, как трут, но легко разнёсся над поляной, достав до самых дальних её уголков. — Воздадим же благодарность Ему за последние победы и попросим приложить Его божественную руку к будущим завоеваниям! Слава Владыке Крови, Князю Смерти, за то, что привёл он наших врагов на наши клинки!
— Многие из вас отправятся на юг и на запад, в места, где орды назойливых тварей собираются в тёмных лесах. Давайте восславим сегодня Кхаина, а завтра принесём его проклятие нашим врагам. Пусть познают они красную ярость Его последователей, и с Его именем на губах сразите врагов, что посмели посягнуть на наши земли. Да изопьёт Кхаин глубоко из подношений, что сделаем мы этой ночью, как обещание насытить Его голод по плоти и утолить кровавую жажду в битве.
Жрец изучающе оглядел толпу. Хеллеброн почувствовала, как его взгляд пал на неё, и шагнула назад, бессознательно укрывшись за спиной Маэнредила. Взгляд жреца скользнул дальше, и она с облегчением выдохнула. Хеллеброн дрожала, хотя и не могла понять причину внезапно охватившего её страха.
— Это прекрасно, — продолжил жрец, — видеть новые лица среди уже знакомых. Наш владыка Аэнарион, основатель Нагарита, король Ултуана, был бы горд, увидев тех, кто пошёл по его стопам. Разве не благословение Властелина Убийств было запечатлено на хмуром челе Аэнариона, что позволило ему сокрушить демонов? Разве не благословлённый Кхаином клинок взял в руки наш король, чтобы разить врагов? И теперь, как и тогда, Владыка Убийства с удовольствием смотрит на кровавые деяния, выкованные в Его честь и с Его именем на устах.
Хеллебон почувствовала лёгкое головокружение. Сквозь туман, заволокший её мысли, она поняла, что, кроме дыма и запаха горелой плоти, было что-то ещё, что-то, исходящее от костра, какой-то наркотик. Она не была чужда некоторым наиболее экзотическим листьям и кореньям, добываемым в колониях, лежавших дальше на восток, но позволяла себе пробовать подобное лишь в компании тех, кого хорошо знала. В глубине души она возражала против того, что её погрузили в наркотический дурман против воли, но любой протест, который она могла бы высказать, остался глубоко внутри, сдерживаемый усыпляющим эффектом паров, которыми она дышала.
