Возвратясь в Киев, скучая бездействием и неразлучными со старостью упадками сил, Аттила вспомнил рассказ Хари Мурина о необыкновенной красоте бактрианской царевны Ильдицы и тотчас же снарядил посольство к отцу ее с требованием, чтобы он выдал за него дочь свою Ильдицу.
Царь бактрианский Илий имел неблагоразумие отказать Аттиле.[32]
Аттила быстро снарядил войско и двинул к берегам Каспийского моря.
Посылая, туда с войском Годичана, он приказал во что бы то ни стало, живую или мертвую, привезти Ильдицу и вместе с тем найти предлог ворваться в пределы Персии, с которой Аттиле давно уже хотелось повоевать.
Годичан не замедлил исполнить волю своего повелителя.
В несколько дней маленькая и незначительная область Бактра, или Бактриана, была уничтожена, красавица Ильдица взята, а Персия — поставлена в необходимость объявить Аттиле войну.
Началась война с Персией.
Оставив для борьбы с Персией опытных полководцев, Годичан поторопился с Ильдицей в Киев.
Вскоре красавица была им привезена в столицу и немедленно же представлена к царю.
Удовлетворенный царь с улыбкой удовольствия посмотрел на бактрианскую царевну, потрепал ее по смуглой щеке и приказал готовить свадебный пир.
Весь дворец поднялся на ноги и закипел приготовлениями к пиру.
Между тем Аттила уединился с привезенной Ильдицей в своей опочивальне и не сводил с нее своих старческих глаз.
Харя Мури, повествуя о красоте Ильдицы, не обманул царя.
Ильдица действительно была замечательная красавица: высокая, стройная, смуглая лицом, с большими синими очами и длинными, пушистыми ресницами, она, казалось, соединила в себе все то, что знойный юг имеет и прекрасного и до забвения пленительного.
Все время Ильдица молчала, что в глазах Аттилы еще более придавало ей соблазнительной прелести.
Только иногда как-то странно, из-под бровей, она вскидывала очами на Аттилу и потом, как бы испугавшись вперенного на нее взора грозного царя, быстро опускала их в землю, и сидела такая же безмолвная, такая же недвижимая. В эти же моменты она судорожно вздрагивала, лицо ее покрывалось легкой бледностью, губы дрожали, ноздри слегка расширялись, а грудь волновалась, как река. Все это говорило, что Ильдица страшная, дикая натура.
Аттила это понимал, любовался ею и тоже молчал… Странные чувства волновали и его железную грудь…
Но наступил вечер, и Аттила отправился в пиршественную светлицу.
Вся светлица, по обыкновению, была наполнена любимцами царя.
Царь на пиру, сверх всякого ожидания, как бы необыкновенно развеселился: много пил, много ел, награждал всех и всякого почестями, золотом и шутил со всеми.
Никто и никогда не видал царя таким.
Все удивлялись этому и понемногу, подвыпив, начали даже говорить с царем несколько свободно, чего никогда не бывало.
Обоготворяемый десятки лет, неприступный, гордый, заносчивый, царь вдруг показался всем таким же обыкновенным человеком, как и они.
А шут Харя Мурин развеселился больше всех.
Подвыпив крепкого вина и меду, он беспрерывно потешал всех своими шутками, мешая в шутках языки: славянский с латинским, греческий с готским, и наоборот.
Невзирая на то что Харя Мурин занимал при дворе Аттилы роль домашнего шута, он был одним из умнейших и даже, по своему времени, образованнейших людей Аттилова двора.
Харя Мурин несколько лет провел в Риме, Константинополе, Египте и, стало быть, немало вынес оттуда римской, эллинской и египетской премудрости.
Не довольствуясь незначительными шутками, ему вдруг вздумалось потешить царя и гостей целым рассказом.
Подбежав к Аттиле, Харя Мурин низко ему поклонился и попросил позволения рассказать хотя невеселое, но занимательное повествование о черной смерти.
Царь, помолчав, проговорил:
— Рассказывай.
Харя Мурин начал рассказывать. Он рассказывал, как среди народа появилась черная смерть, как царь страны не верил появлению смерти, смеялся над нею, но черная смерть ворвалась во дворец, и царь умер в корчах один, потому что все, испугавшись смерти, покинули его. Повествование свое Мурин пересыпал шутками и прибаутками на счет недальновидности царя.
По окончании повествования гости, по обыкновению, хотели наградить рассказчика криками одобрения, как Аттила быстро встал со своего седалища и обвел светлицу, унизанную гостями, своими мутными, но страшными взглядами.
