— Не надо пытаться драться со мной. Подожди чуток. Веселье ещё не началось.
Она висела на балке, которая проходила прямо за креслом Спинелли. Паркс примотал её правую ногу к балке у задней двери, а потом задумался, куда же девать левую. Когда Спинелли собирал свои складные стулья, он вешал их на специальные скобы. Паркс привязал ногу к самой дальней и улыбнулся. Всё получилось просто прекрасно. Эти раздвинутые ноги смотрятся куда лучше, чем когда они сжаты. Эта находка обрадовала его чрезвычайно.
— Вдруг тебе понравится? — услышал Спинелли, а потом он услышал, как пытается вырваться Ниоб и как она стонет.
— Эй, хватит! Слышишь?
— Заткнись.
И тут Паркс насыпал на тыльную сторону перчатки ангельскую пыль.
— Хотите? — хихикнул он. — Ну что же вы? Давайте полетаем вместе!
И втянул в себя прозрачные кристаллики.
— Знаете, что сейчас будет? Я буду как молоток… как, — тут он сделал руками жест, как будто он хочет продырявить землю — буду этим… бам-бам-бам пневматическим отбойным молотком![33]
Инга задёргалась. Она не могла дышать с закрытым ртом и стала задыхаться.
— Тысяча чертей! Она же сейчас задохнётся! — заорал Спинелли.
— Ну и?
— Не стой как чурбан!
— Да не волнуйся ты, не задохнется она, — Паркс отодрал ленту от губ Инги. — Они когда мёртвые, не такие прикольные.
Инга судорожно хватала воздух ртом. Дышать, только дышать.
— Давай я отымею молодую шлюху, а ты — старую ведьму, а потом мы с тобой отдышимся и убежим, — расхохотался Паркс.[34]
Но Спинелли не ответил.
— Спиннер, а Спиннер, а ножик у тебя есть?
Спинелли ненавидел, когда коверкают его фамилию, он ненавидел, когда его называют «Спиннером», «Спином», «Спинстером», «Спинни», но сейчас его больше волновало не то, что его фамилию изуродовали, а то, что происходило в задней части его фургона.
— Паркс, не смей! Я тебе не дам резать людей в своем фургоне! Нельзя! Паркс! Не смей!
— Заткни хлебало, Спиннер. Я буду делать, что хочу. Сейчас я не собираюсь никого резать, так что заткнись и не воняй. Хочу одеть их по-другому. Где нож, мудак? У тебя здесь такая херова туча всего, что и нож должен быть. Ну, так есть нож?
— Мачете, — пробормотал Спинелли.
— Мачете?
— Ну.
— Где лежит?
Спинелли сказал, где, но когда Паркс полез за ним, то нашёл в ящике коробку с бритвами, маленькими, блестящими, острыми и решил, что с ними будет ещё веселее. Они были все одинаковые, но он долго выбирал и, в конце концов, остановил свой выбор только на одной.
Зачем ему бритва? Хватит уже и того, что он натворил своей электроперчаткой. Спинелли не мог смотреть, но он не мог и не смотреть. Ох, как бы он хотел наблюдать это всё на одном из экранов, а не вот так вот лично! Он боялся Паркса и не знал, как остановить его.
Паркс расстегнул штаны свободной рукой.
— Я сейчас немножко порежу тебя. Ты не волнуйся, всё будет хорошо. Так будет ещё веселее…
Спинелли совершенно не хотел в этом участвовать. Он не хотел знать, что сейчас произойдёт в его фургоне.
— Ты псих, Паркс, ты сошёл с ума! — заорал он.
— Нееееет, я просто развлекаюсь.
Спинелли сидел по вечерам дома, потому что очень боялся, что одна из его дочек сойдётся с таким вот чудовищем, и изо всех сил пытался не допустить этого. Его дочки вполне могли как-нибудь в пьяном угаре свалиться с какого-нибудь обрыва, для этого у них были достаточно дурные головы, к тому же затуманенные наркотиками и телевидением. Паркс делал надрезы Инге, неглубокие, ему нравилось слышать её крики. Да он псих! Настоящий псих!
— Паркс! Паркс, слушай, что я тебе скажу. Я не знаю, что ты там делаешь, но я знаю, что Морган будет очень недоволен, если ты изнасилуешь старуху!
— Мёртвые не могут говорить, — отозвался Паркс и отложил бритву.
Блядь! Блядь, блядь, блядь! Он их убьёт! Прямо там. Прямо в его фургоне! И тела останутся прямо там! А кого за это усадят на электрический стул или просто навсегда сошлют чёрте куда таскать кули с землёй?
Тот, что был сзади, псих, он — настоящее чудовище, и Спинелли никак не может ему помешать. Он может только сбежать, бежать, куда глаза глядят, и не видеть того, что здесь случится. И Спинелли сбавил скорость и затормозил.
