Сын Ржавчины тоже здесь, я это чувствую. Такое он не пропустит, ни за что на свете.
Кардинал Вурц дружески приветствует меня, ее красное одеяние из тафты шуршит, когда она выводит меня в центр, где на помосте установлен Закон — две идентичные формы, священные форзацы, закутанные в бархат. Свет тысяч фотовспышек и импульсных ламп играет на переливающейся красной ткани.
— Вы их прочли? — поинтересовался я.
— Меня удивляет ваш вопрос. — Кардинал Вурц гладит прикрытый бархатом Закон.
От волнения она переборщила с духами. И теперь от нее разит амброй.
Подошла очередь речей: торжественное воззвание к Богу кардинала Фремонта, одухотворенная проповедь архиепископа Марканда, неуклюжее обращение бедняги Давида Эйзенберга; и каждое слово моментально по системе голограммного видения транслируется на всю планету. На подиум вступает кардинал Вурц, сжимает длинными темными пальцами кафедру.
— Сегодня раскроется, какие надежды питал Бог в отношении человеческого вида, — начинает она, оглядывая толпу яркими кобальтовыми глазами. — Сегодня, после трех тысячелетий неведения, станет наконец известен Завет Моисея. Из всех столь многочисленных индивидуумов, живших и живущих в настоящий момент, от Иешуа до папы Глэдиса, наш верный слуга ЯХВЭ, серия 700, представляется нам существом, более всех заслуживающим право передать Закон своей планете. И поэтому я прошу его выйти вперед.
Я приближаюсь к скрижалям. Мне нет необходимости срывать с них покров — их содержание навеки запечатлелось у меня в памяти.
— Я Яхве, Бог твой, — начинаю я, — который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства. Да не будет у тебя других богов…
— «Не будет других богов пред лицом Моим» — верно? — вопрошает Сын Ржавчины, когда мы шагаем по Саут-стрит.
— Верно, — отвечаю я.
— И ты не видишь подвоха?
— Нет.
Мой спутник улыбается:
— Подобное предписание предполагает, что существует лишь одна истинная вера. Оставь это так, Domine, и ты ополчишь христиан против иудаистов, буддистов против тех, кто исповедует индуизм, мусульман против язычников…
— Преувеличение, — настаиваю я.
— Два: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле…» И здесь снова семена раздора. Представь себе те недобрые чувства, которые вызовет эта заповедь в отношении римско-католической церкви.
— Придется закрасить Сикстинскую капеллу, — съязвил я, переключив звук на саркастический тембр.
— Три: «Не произноси имени Яхве, Бога твоего, всуе, то есть напрасно». Полагаю, разумная формула этикета, но ведь, определенно, существуют более тяжкие грехи.
— Которые и охватывает Закон Моисея.
— Как например: «Помни день субботний, чтобы святить его». Шаг назад, эта четвертая заповедь, ты так не думаешь? Рассмотри бесчисленное количество деловых предприятий, которые погибли бы, если бы не торговля по выходным.
— Я нахожу твое возражение лицемерным.
— Пять: «Почитай отца твоего и мать твою». Ага, но как же ребенка его, не почитают? Претвори это правило на практике, и миллионы жестоких родителей будут за ним прятаться. И скоро в нашем мире будут процветать психически неуравновешенные отцы, которым будут придавать силы молчание родственников и презумпция святости семьи.
— Давай не будем ничего предполагать.
— Такое же беспокойство вызывает и расплывчатость этого правила. Оно позволяет нам помещать своих родителей в дома для престарелых, при всем почтении к ним, настаивая, что это для их же собственного блага.
— Дома для престарелых?
— Собачья конура для пожилых. Теперь они могут появиться в любое время, поверь мне — в Нью-Йорке, в Филадельфии, в любом городе. Просто дай волю этому чудовищному канону.
Я схватил Сатану за левую перчатку.
— Шесть, — опередил я его. — «Не убивай». Это вершина морали.
— Вершина двусмысленности, Domine. Всего через несколько лет каждая церковь и каждое правительство во Вселенной истолкуют это таким образом: «Если убьешь не нападая — не совершишь убийства». После чего, конечно, ты санкционируешь сотню разновидностей нанесения увечий. Я не просто предвижу смертную казнь или охоту на китов до полного их уничтожения. Опасность намного серьезнее. Ратифицируй это правило, и мы окажемся на скользкой дорожке, именуемой «самооборона». Я говорю о сжигании на костре ведьм, ибо истинная вера, разумеется, должна защищать себя от ереси. Я говорю о массовом уничтожении европейских евреев удивительно цивилизованной страной Германией, ибо арийцы, разумеется, должны защищать свою расу от осквернения. Я говорю о гонке вооружений, ибо каждая нация, это понятно, должна защищать себя от сравнимо вооруженных государств.
