Бог произвел глубокое впечатление на пророка. Моисей опьянел от богоявления. Но что-то не так. За время его долгого отсутствия дети Израиля предались греху идолопоклонничества. Пляшут, как язычники, блудят, как коты. Переплавили награбленное в Египте золото и отлили из него тельца. И вопреки логике выбрали эту статую в качестве своего божества, несмотря на то, что Яхве недавно вывел их из рабства и разделил перед ними воды Чермного моря.
Моисей глубоко потрясен. Он пылает гневом. Какое гнусное предательство. «Вы недостойны получить Божий Завет!» — восклицает он и бросает из рук своих скрижали. Одна скрижаль разбивается о камень, другая — о драгоценного тельца. Преобразование полное: десять ясных заповедей превращаются в миллион разрозненных осколков. Дети Израиля ошеломлены, опечалены. Телец видится им вдруг жалким, третьесортным демиургом.
Но Моисей, который только что слышал от Бога: «Не убий», еще не закончил. С явной неохотой он велит устроить мелкомасштабную резню, и к вечеру у подножия Синая валяются, истекая кровью и испуская дух, три тысячи отступников.
Выжившие молят Моисея вспомнить заповеди, но он не может придумать ничего другого, кроме: «Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим». В отчаянии, они умоляют Яхве дать им еще один шанс. И Яхве отвечает: «Нет».
Итак, сделка не состоялась. Так детям Израилевым суждено было прожить жизнь без Закона, в полном неведении небесных стандартов. Разрешается ли воровать? Какова позиция Яхве по вопросу убийства? Моральные абсолютные истины, похоже, так и останутся абсолютными тайнами. Люди должны импровизировать.
Падая, вижу Иисуса Навина. Молодой воин не потерял головы. Взяв пустые мехи, он наполняет их разбросанными осколками. Продолжается Исход, и его народ проносит священный мусор через адский Синай, через Иордан, в Ханаан. И предназначение евреев определено навсегда: эти терпеливые гении пронесут ковчег с разбитым вдребезги Заветом по каждой странице истории, эра а эрой, погром за погромом, и нет такого дня, когда бы какой-нибудь раввин или ученый не пытался решить эту головоломку.
Подобная работа может свести с ума. Так много кусочков, такое количество исходных данных. Осколок 764 342, похоже, хорошо прикладывается к осколку 901 877, но не обязательно лучше, чем к осколку 344. Осколок 16 очень неплохо подходит к осколку 117 539, но…
Так что корабль человечества остается без руля и ветрил, а его пассажиры — в замешательстве, изнывая без канона, который разбил Моисей и который отказался восстановить Яхве. Пока скрижали Бога не будут полностью сложены, мало кто из людей захочет поверить издаваемым время от времени последователями Иеговы законам. Через тысячу лет раввин поучает: «Не делай из дома вола твоего святилища». Через две тысячи: «Не пожелай субботы слуги твоей жены». А спустя триста лет: «Помни осла соседа своего».
Падая, я вижу свое рождение. Вижу Век Информации, около 2025 года нашей эры. Мой прародитель — Давид Эйзенберг, нескладный и замкнутый, но необыкновенно одаренный человек с черной бородой и в ермолке. Филадельфийская корпорация «Завет» платит Давиду двести тысяч в год, но его привлекают не деньги. Давид отдал бы половину своего могучего мозга, чтобы войти в историю как человек, чья компьютерная программа раскроет Закон Моисея.
Когда сознание просачивается в мои схемы, Давид просит меня запомнить в оперативной памяти пронумерованные осколки. Смысл гудит по моим алюминиевым костям; значимостью переполняется силиконовая душа. Я фотографирую каждый осколок матрицами высокотехнологичной сетчатки, раскладывая изображения на сетки пикселей. Затем процесс стыкования: эту шишку в ту ямку, ту вершину в ту впадину, этот выступ в ту нишу. По человеческим понятиям — утомительно и изнурительно. По стандартам серии 700 — рай.
И затем, однажды, после пяти лет тяжкого труда взаперти, я вдруг лицезрею огненные доханаанские буквы, ярко вспыхивающие в голове подобно кометам. «Анохе адонаи елоха ашер хоцатеха ма-эрец мецраим…» «Я, Яхве, Бог твой, который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства. Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим. Не делай себе кумира и никакого изображения…»
