– Не надо, Нор, – усмехнулся он, – не будь глупышкой. Он явно имитировал мое обращение к детям, которое слышал сотни раз. Но этот тон, гордый и самодовольный, мне тоже был знаком. Потом я вспомнила день рождения Джоула. Мне казалось, что он просто перебрал шампанского, когда привел нас к машине Шерри и показал серьгу, которую нашел на сиденье. Я вспомнила свое раздражение. Шерри также рассердилась, и в ту ночь он перерезал ей горло. Последняя мысль вызвала у меня приступ озноба.
Пытаясь взять себя в руки, я спросила:
– Зачем ты сюда явился?
Получилось чересчур смело, но он не обратил на это внимания, упиваясь собой.
– Как же, сестричка, куда ты – туда и я.
Меня поразило слово «сестричка». Насколько я помню, за всю нашу жизнь Джоул ни разу меня так не назвал.
Наверное, любой писатель сразу же подмечает изменения стиля. Во всяком случае, именно тогда я почувствовала, что передо мной чужой человек.
– Помнишь, как ты нашла меня в моей квартире? – спросил он. – Кажется, в полдесятого?
Я смотрела на него, пытаясь понять. Но какой-то необычный взгляд и едва заметное изменение голоса мешали мне осознать значение этих слов. Словно сквозь прежние любимые черты проступало совсем другое лицо, то, которое я видела на фотографиях, отпечатанных в киоске на Таймс-сквер: косоглазый мальчишка, гримасничавший и кривлявшийся с лихорадочным озорством. Но как мог Джоул увидеть те снимки и перенять манеру супербоя в плаще мага?
– Слушай внимательно! – Его резкий тон прервал мои размышления. – Я приехал с вами вчера вечером. Мы вышли все вместе.
Я молча слушала.
– Когда мы прибыли сюда? Около полуночи? – осведомился он.
Я наконец начала понимать.
Он хотел обеспечить себе алиби, чтобы полицейские думали, будто он приехал из Нью-Йорка вместе с нами. И пока они ищут Тонио, Джоул мог спокойно разгуливать на свободе. Вернее, тело Джоула. У меня появилось ощущение, что сам Джоул уже исчез.
Потом послышался гул мотора. Мистер Ольсен возвращался к нам со своей содой. Возле дома он, как всегда, сбавил скорость, чтобы проехать по песку. Джоул поднял голову, прислушиваясь. Я ощутила нарастающую опасность.
– Это мистер Ольсен, – поспешно объяснила я, – возвращается, чтобы прочистить трубы. Он пожилой человек, и у него артрит.
Я тут же пожалела о своих словах. Быть может, жесткий тон поколебал бы уверенность Джоула. Но я не знала, сколь велико его безрассудство. Теперь каждый момент превращался в акт торга.
После моих слов он решился. Мгновенно оказавшись рядом с Кэрри, он схватил ее длинные золотые волосы и одним движением обмотал их вокруг своего запястья. У меня остановилось дыхание, когда он коснулся лезвием ее горла.
– А теперь, – объявил он, – мы поиграем.
Наступила жуткая тишина. Мы ждали.
– Видишь эти шашки? – спросил он.
Питер, бледный, но спокойный, посмотрел, куда ему показывали. На кухонном столе лежала коробка шашек, которую я достала из шкафчика.
– Открой ее.
Питер раскрыл доску.
– Pronto![24] Теперь расставь шашки.
Питер расставил с одной стороны черные, с другой – красные.
– Вы будете играть в шашки, – сказал Джоул. Или Джоул-Тонио. Теперь уже ничто в его поведении не напоминало моего брата. Совершенно чужой, чрезвычайно опасный человек держал за волосы Кэрри.
Он слегка тряхнул ее голову.
– Вы будете играть как следует. Понятно?
Губы Кэрри шевельнулись. Она прошептала:
– Да.
– А я послежу за вами. – Его голос стал мягким, почти ласкающим. – Мой друг будет здесь, у меня в кармане. В случае чего, мне хватит одной секунды.
Он медленно отпустил ее и, как мне показалось, дрожащей рукой пригладил ее волосы. Я вспомнила, как с такой же нежностью он держал волосы Шерри.
Барон сидел возле раковины, высунув язык, и своими черными глазами сквозь челку с интересом наблюдал за нашей возней. Теперь он начал свирепо лаять, защищая нас от мистера Ольсена.
– Открой ему, – приказал Джоул, – и не пытайся что-нибудь предпринять.
– Я не буду, – пообещала я.
– Еще бы, – ухмыльнулся он. – Ты же не сумасшедшая.
От его радостного настроения мне стало дурно. С большой осторожностью я прошла к двери и открыла ее мистеру Ольсену.