Апрельское солнце как будто лишилось своего тепла. Меня знобило от холода и страха. Когда у самых моих ног приземлился горящий окурок, я подняла голову и увидела человека, который, ухмыляясь, смотрел на меня из черного хода.
Мне захотелось повернуться и убежать отсюда. Вспомнился тот вечер в Ла-Эсмеральде, когда голубое море вдруг потемнело и хижины приобрели странный зловещий вид. Меня охватила такая же паника, как тогда. Только теперь я уже не была вестчестерской девушкой, которая могла убежать на безопасную Сэмс-Плэйс. Я боролась за своих детей и за своего брата. Тень Эль-Баррио нависла над моей тихой, уютной жизнью.
Вероника остановилась и коснулась моей руки. Мы оказались у входа в botanica. За пыльным окном виднелись какие-то статуэтки. Я узнала Святую Барбару. И рядом с ней – темный лик Святого Мартина Поресского. Вдоль стен стояли ряды зажженных свечей.
– Что это? – спросила я. – Мы не будем входить туда?
– Не беспокойтесь.
Она распахнула дверь и под звон колокольчиков провела меня в лавку.
Внутри царил холод и сумрак, пахло травами. На прилавке лежали какие-то кадильницы и кипа книг «Сонник Наполеона». Затем из-за черного занавеса появился человек.
Я не могла определить его возраст. Светловолосый, с желтыми глазами и довольно темной кожей, но не настоящий африканец, а скорее некая карибская смесь чернокожих, индейцев и, быть может, испанцев. Он был одет на манер островитян: спортивная рубашка поверх брюк. На шее у него висело ожерелье из собачьих зубов.
Он мне совсем не понравился, я ему тоже. И это, несомненно, поняли мы оба. Впрочем, у него было больше оснований для неприязни. У меня явно не могло быть никаких дел в этой лавке. Вероятно, он принял меня за какую-то даму, которая отбилась от группы туристов, осматривающих Испанский Гарлем.
– Нет, мадам, у нас закрыто, – сказал он.
Вероника обратилась к нему и заговорила так быстро, что мне не удалось разобрать ни одного слова, кроме ahora.[17] Я стояла, беспомощно глядя то на одного из них, то на другого.
Очевидно, доводы Вероники возымели действие. Пока она еще говорила, он снова бросил взгляд в мою сторону, и я поняла, что меня уже не считают незадачливой туристкой. Но какова бы ни была моя новая роль, я чувствовала, что она понравится мне еще меньше. Взгляд желтоватых глаз таил в себе странную смесь уважения и угрозы. Так смотрят на опасное животное, угодившее в ловушку.
Но Вероника, кажется, решила, что ее посредничество увенчалось успехом. Он действительно не оказал серьезного сопротивления и немного медлил лишь из предосторожности. Когда Вероника подтолкнула меня вперед, он не остановил ее. Внезапно осознав, что меня толкают к черному занавесу, я попыталась задержаться, чтобы получить объяснения, и в желтых глазах хозяина лавки мелькнул насмешливый огонек.
– Идите, миссис Бенсон, вы же просили моей помощи. Я все устроила, – шепнула Вероника.
Не решившись отвергнуть столь ценный дар, я позволила ей пропихнуть меня за пыльный занавес и оказалась в другом помещении, большем, чем лавка, но столь же сумрачном. Я разглядывала коробки с сухими корявыми корнями, статуэтки, раскладушки, потертые кресла, железную франклиновскую печь. Но в полусумраке я поначалу не заметила маленькую женщину, съежившуюся в темном углу.
Однако она сразу встала, узнав меня. И тогда я увидела, что это миссис Перес. Ее маленькие карие глазки печально встретили мой взгляд. Она подошла ко мне и протянула руки, словно прося у меня защиты. Ощутив прикосновение ее холодных пальцев, я с ужасом подумала, что теперь, кажется, стала для нее товарищем по несчастью.
События последовавших нескольких часов до сих пор иногда возвращаются ко мне в виде кошмарных ночных видений. Я как будто пытаюсь вытянуть Джоула на веревке из страшной бездны. Тени и запахи неведомых трав смешиваются с беспокойными шорохами. И, просыпаясь среди ночи, я некоторое время хожу по комнате, убеждая себя в том, что все уже позади.
Беспокойные шорохи, между прочим, издавали ящерицы. Дон Педро, владелец «ботаники», держал их в клетке возле франклиновской печи. Заметив, что меня беспокоит возня ящериц, он сбросил ткань, покрывавшую клетку, чтобы я могла их увидеть. Потом он сунул руку в клетку, поймал одну ящерицу, перевернул ее брюхом кверху и провел по нему ногтем, словно вспарывая его. Несмотря на все усилия, я не смогла сдержать своего отвращения. Он усмехнулся. Я спросила:
