* * *
Так называемое «паломничество» на самом деле являлось восстанием. Очаги его, подобно оспе, вспыхнули одновременно по всему Линкольнширу и Йоркширу. В итоге массы мятежников слились в один огромный гнойник, объединивший сорок тысяч человек в центре Йоркшира. Я не стал вскрывать этот нарыв сразу — из него могло выплеснуться слишком много заразы, — но решил подлечить его припарками, постепенно позволяя ей вытечь и подсохнуть.
Таковы метафоры. А сейчас позвольте мне объяснить сущность того, что именно произошло в те осенние месяцы 1536 года.
Я отправил на север уполномоченных, дабы они присутствовали при изъятии владений маленьких аббатств, предназначенных к роспуску законом парламента. Первое сопротивление слуги короля встретили на хуторе в деревушке Хексем Нортумберленда. Их грубо выгнала оттуда вооруженная толпа монахов и поселян.
Позднее стихийный бунт поднялся в Линкольншире. Бунтовщики окружили замок Кайм, где жили Бесси Блаунт и ее новый муж Эдвард, лорд Клинтон, и вынуждали их присоединиться к восстанию. Бесси и Эдвард отказались. Мятежники тщетно пытались склонить их на свою сторону и не смогли захватить их крепость. Как только восставшие разошлись, Эдвард Клинтон поехал на юг, чтобы предупредить меня.
Бесчинствующая толпа направилась дальше в Кейстер. Епископа Линкольнского собора Хенеджа убили и увели с собой Мэтью Макрела, аббата Баркинга. К этому времени численность «паломников» достигла двадцати тысяч. Своим лидером они выбрали местного сапожника Николаса Мелтона, назвав его Капитаном Коблером[7].
Когда прибывший Клинтон сообщил мне о волнениях, я уполномочил Джорджа Тальбота, преданного мне графа Шрусбери, подавить восстание. Но ему не пришлось ничего делать, поскольку, не имея идейных лидеров, мятежники растеряли пыл и разбрелись по домам.
Между тем в Йоркшире заявила о себе другая группа недовольных, вдохновляемая Робертом Эском, решительным законоведом и мечтателем, выбившимся из низов исключительно благодаря своим талантам. Именно этот умник додумался превратить обычные жалобы в исключительную «миссию», назваться «паломниками», встать под знамена распятого на кресте Христа с потиром с одной стороны и облаткой с другой и облачиться в белые одежды с красными отметинами пяти Христовых ран.
Он сочинил для «паломников» и текст «Благородной клятвы»: «Вы присоединяетесь к нашему Благодатному паломничеству не ради личного благосостояния, но лишь ради любви, питаемой к вере Всемогущего Господа и ради поддержания воинствующей Святой Церкви, дабы защитить короля и его наследников, очистить путь благородному дворянству и изгнать худородных и грешных советников, кои вредят общему благосостоянию, его королевскому величеству, а также благотворным трудам его Тайного совета».
Отряды восставших окружили королевский замок Понтефракт, где командовал преданный мне доныне лорд Дарси — Старина Том, как он сам величал себя. Он, как давно уже докладывали шпионы Крама, тайно примкнул к изменникам, заключил союз с императором и поддержал интриги Шапюи еще при жизни Екатерины. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Дарси присоединился к «паломникам». (А вот захваченный ими архиепископ Йорка Эдвард Ли сбежал, улучив момент.)
Мятежники, число которых уже выросло до сорока тысяч — двадцать восемь тысяч пеших и двенадцать тысяч конных, — начали распоряжаться в северных землях. Они выдвинули свои требования: восстановление монастырей и папской власти, отмена еретических реформаторских законов, признание законных прав наследования «принцессы Марии» и сожжение «протестантских» епископов Кранмера, Латимера и Шакстона. Но более всего они ненавидели Кромвеля — его прозвали в народе Дьявольским Пугалом — и требовали его отставки и казни.
Ну-ну. Уж не собираются ли они выбирать за меня советников? Крам, мягко говоря, их не устраивал, однако право назначать помощников я оставлял за собой.
Повторюсь, я послал Тальбота и Брэндона подавить восстание в Линкольншире, но эти олухи разошлись до их прибытия. Для борьбы с восставшим сбродом в Йоркшире мне пришлось вызвать Говарда, герцога Норфолка, из политической ссылки (где он отсиживался и прозябал со времени казни его племянницы-ведьмы). Но больше всего мне хотелось обезоружить наглецов как буквально, так и фигурально. Я не имел желания сражаться с ними, поскольку приверженность устаревшим традициям быстрее изживается без мученического кровопролития.
