Мой гонец преклонил колени перед Робертом Эском: так принято при передаче посланий. За это он позднее поплатится. Но ему удалось, по крайней мере, передать «паломникам» мои предложения: разойтись по домам и прислать в Лондон предводителя для ведения переговоров. Вы говорите, что среди вас нет изменников и вы доверяете вашему королю, — так докажите это.
Мятежники так и поступили, послав ко двору Роберта Эска, где мы и встретились с ним под Рождество.
* * *
Так завершилось пресловутое «Благодатное паломничество», не имевшее ничего общего ни с паломничеством, ни с благодатью. Но оно предупредило меня о том, что в моем обширном государстве глубоко укоренилась преданность монастырям и старой вере. При встрече со мной Эск высказал одно пожелание, вполне разумное: дать возможность северянам узнать меня так же хорошо, как знают южные подданные. И я согласился провести коронацию Джейн в Йорке. Я даже порадовался тому, что она будет совершенно отличной от предыдущей церемонии, которая вызвала у народа недовольство.
Восстание на Севере потерпело неудачу исключительно благодаря верности простых людей, а не благородству высокородных лордов Невилла и Перси, графов Дерби, Шрусбери и Ратленда. Они-то заглядывались на богатейшие цистерцианские монастыри, понимая, что могут стать их владельцами в том случае, если поддержат мою политику. И не прогадали.
* * *
Другой бунт, более неожиданный и удивительный, вспыхнул в королевских покоях. Джейн выразила сочувствие этим мужланам! По добросердечию она прислушалась к их жалобам и стала уговаривать меня сделать им уступки.
— Неужели вы не сохраните часть монастырей для северян? — взмолилась она. — Их нужды отличаются от наших, как и сами земли. И вы беретесь заочно решать их участь?
— Тут не может быть никаких исключений, — мягко попытался я объяснить ей. — Стоит только сделать пару шажков назад, и они попрут стеной. Валлийцы, корнуолльцы, жители болотистых графств — все захотят испросить для себя особых поблажек. Кроме того, вопрос с монастырями касается лишь моих отношений с Римом.
В памяти всплыла отвратительная картина.
— Изменники вроде Дарси, Хасси, Дакра, лорда Абергавенни первыми соблазнились на участие в заговоре Шапюи, прихвостня Екатерины. Папа тоже причастен к этому — оттого и послал для помощи мятежникам своего легата, грязного ставленника Плантагенетов, кардинала Поля! Никто, естественно, никому не помог. Наш прелат затосковал во Фландрии, не сумев найти капитана, который перевез бы его через Канал. Вот и пусть гниет там! — Я возмущенно возвысил голос (кругом предатели, кругом!) и в ярости взревел: — Папа! «Паломники»! Они возомнили, что сумеют поставить меня на колени! Не на того напали!
Джейн, зарыдав, припала к моим ногам.
— Не надо сравнивать этих людей с Папой. Одни действуют открыто, а другие — нет. Неужели нельзя учесть…
Так… она тоже против меня?!
— Вы решили примкнуть к мятежникам, мадам? — резко спросил я. — Не надо, милая, вмешиваться в то, чего вы не можете понять!
Они попросту одурачили ее, но где им тягаться со мной. Неужели они думают, что у меня мозги бестолковой женщины?
Джейн поднялась на ноги, взглянув на меня так удивленно, словно видела впервые.
— Да, ваше величество, — сказала она.
— «Готовая подчиняться и служить», — напомнил я ей. — Разве не такой девиз вы выбрали для себя?
— Такой, ваше величество.
— Вот и следуйте ему! — прорычал я.
* * *
В преддверии ранней зимы восставшие сложили оружие и доверили вести переговоры своему предводителю. Он прибыл ко двору и провел с нами Рождество. Роберт Эск оказался почтенным и серьезным юристом — по иронии судьбы как раз такого рода «выходцев из низов» я хотел бы видеть среди моих советников, хотя против них как раз и возражали «паломники».
Род Перси сгинул в пламени этого мятежа. Хилый Генри Перси (бывший возлюбленный Анны), ныне шестой граф Нортумберленд, завещал после своей смерти фамильные владения короне. Не знаю, сделал ли несчастный этот жест от отчаяния или хотел посмеяться над своей родней, но он предложил изящное разрешение моих трудностей, ибо королевских владений в тех диких краях прежде не было. Естественно, его поступок возмутил младших братьев, Томаса и Инграма Перси, и они стали изменниками в надежде вернуть фамильные земли. Говорят, Генри Перси, угасая на смертном ложе, весь «пожелтел, как шафран».
