Не отпуская ног пугала, я гляжу вниз, и меня охватывает головокружение. Воронка углубляется с пугающей скоростью, и водоворот уходит все ниже и ниже, пока подо мной не появляется бесконечный туннель. Вода ревет мне в уши, как товарняк. От соленых брызг уже мутит.
Пугало произносит:
– Если хочешь спуститься, тебе пора.
Все это время я думал только о том, как бы удержаться.
– Подожди, ты хочешь сказать…
– Если ты не надумал насчет якоря, конечно.
При одной мысли о том, чтобы рухнуть вглубь водоворота, я залезаю пугалу на плечи и вцепляюсь в него изо всех сил.
Если я решусь, ничего уже не изменить. Нет ни страховки, чтобы замедлить падение, ни камеры, чтобы хотя бы запечатлеть его. Никто не поймает меня у самого дна и не поможет удержаться на ногах. Но я должен это сделать. Должен довериться силе тяготения. За этим я сюда и плыл. Я заполняю голову мыслями, которые до сих пор помогали мне идти вперед. Думаю о родителях и их пугающей беспомощности. Думаю о штурмане и его добровольной жертве. Думаю о сестре, понимающей, что крепости из картонных коробок могут стать слишком настоящими, и о капитане, который отравлял мне жизнь и все же готовил к этому моменту. Я пройду крещение бездной. Конечно, попугай назвал бы это величайшим поражением. Ну что ж, если это провал из провалов, я готов провалиться с достоинством.
– Только не наткнись на шест, – наставляет пугало. – На этом прощай.
Я ныряю в воронку, готовый наконец познать неведомые глубины Бездны Челленджера.
153. Всепоглощающее «никогда»
Есть книги, которые я не дочитаю, игры, которые я не пройду, и фильмы, которые я не досмотрю. Никогда.
Бывает, что мы сталкиваемся с этим «никогда» нос к носу и оно поглощает нас.
Однажды я попытался с ним бороться – когда понял, что вполне могу никогда больше не услышать некоторых песен из собственного телефона. Я сел за компьютер и собрал все в один большой плейлист. Там было три тысячи шестьсот двадцать восемь песен – двести двадцать три и шесть десятых часа музыки. Я слушал его несколько дней, но потом потерял интерес.
А теперь я оплакиваю: песни, которым никогда больше не раздаться в моих ушах, слова и истории со страниц, которые я никогда не открою. Я оплакиваю свой пятнадцатый год жизни. Теперь, отныне и до конца времен, я не смогу прожить его так, как нужно. Отмотать и пережить заново, без капитана, попугая, таблеток и Кухни из Белого Пластика с ее урчащими животами, без шнурков на ботинках. Звезды погаснут и Вселенная перестанет существовать, прежде чем я получу этот год назад.
Вот какая гиря прикована к моей ноге, и она куда тяжелее любого якоря. С этим-то вечным «никогда» мне и предстоит сразиться. Я до сих пор не знаю, исчезну ли в нем или найду способ прорваться дальше.
Я падаю в воронку одиннадцать километров глубиной. Я расставляю руки, как крылья, и отдаюсь падению. Океан бушует, не переставая закручиваться спиралью вокруг похожего на червоточину воздушного столба.
Сквозь стену ревущей воды я вижу, как бок о бок со мной плывет по спирали Змей Бездны – преследует меня, как раньше преследовал корабль. Я жду, что он бросится сквозь толщу вод и поглотит меня, но он не спешит это делать. Небо и солнце превратились в крохотную точку над головой, и все вокруг окрашено в темно-голубые тона. Сколько еще я пролечу, прежде чем вода почернеет и я окажусь в полной темноте?
Чтобы долететь до дна впадины, нужно три с половиной минуты, но я падаю гораздо дольше. Кажется, уже много часов. Время измерять нечем, но, судя по тому, как у меня закладывает уши, давление растет. Сколько атмосфер давит на меня сверху? Ни один барометр не смог бы этого измерить.
«Все, кто хвалился, что видел дно, лгут», – сказал капитан. Теперь я понимаю, что это правда.
Потом внизу возникает ужасное зрелище – значит, дно близко. Из водяного туннеля торчат обломки кораблей. Я налетаю на кончик мачты, и он обламывается. Я пролетаю сквозь изорванные остатки новых и новых парусов, которым не удается меня удержать, и наконец вязну в сером иле, которым устлано дно мира. Ил похож на старый добрый деготь, приползший сюда умирать.
