Поэтому сам хутор в значительной степени разочаровывал гостей, представляя собой традиционную постройку с четырьмя крыльями. Ни ворот в стиле викингов, ни массивных дубовых бревен, никаких намеков на древнюю Скандинавию, только табличка над воротами указывала на то, что вы пришли в гости не к простому крестьянину. Она гласила: «Хутор Эйнхерий».
– Добрый день. А что значит это название? – поинтересовался Карл у женщины, пересекающей площадь перед домом. Он уже сто лет не встречал подобных ей, словно явившейся прямиком из семидесятых годов, в футболке, без бюстгалтера, с распущенными непослушными волосами.
– Здравствуйте. – Она улыбнулась и протянула им руку для приветствия. – Ну, эйнхерии – это были воины в Вальхалле, которые защищали богов от великанов. Лучшего названия и не придумаешь для нас, бывших солдат, базировавшихся в Афганистане на Камп-Бастион, или их жен. Меня, кстати, зовут Гро, – представилась она. – Я знала, что вы приедете, потому что нам позвонили из холистического питомника растений, что бы ни скрывалось за этим названием. Вон идет мой муж, Буэ.
Это оказался крупный и сильный малый, но, если не считать длинной узенькой тесемочки, вплетенной в бороду, и пары огромных татуировок, обвивающих голые руки и преобразующихся в языки пламени в районе шеи, этот мужчина никак не ассоциировался у Карла с лидером так называемой «общины приверженцев асатру». Ни викинговских рогов, ни овечьих шкур: будничная фермерская одежда – рабочий комбинезон и неизменные резиновые сапоги зеленого цвета.
– Нет, лично я не знаком с человеком, о котором вы говорите, – сказал он, услышав о цели их визита. – Но Сёрен Мёльгорд, естественно, немного рассказывал мне о времени, проведенном на Борнхольме. По крайней мере то, что был в состоянии вспомнить его утомленный мозг. И я понял, что тот период его жизни оказался весьма любопытным. Я и сам не отказался бы пожить там, родись я чуть пораньше.
Он посмеялся и повел их за собой через двор и здание, выведя из ворот с противоположной стороны.
Карл осмотрелся. Сложно было проследить взаимосвязь символического камня, установленного по дороге к хутору, с вполне обычным датским пейзажем: цистерна, навоз, обшарпанная сельскохозяйственная техника, которая обслуживалась человеком, не похожим ни на Рэмбо, ни на бога-громовержца Тора.
– Да, все проживающие здесь люди являются членами нашей общины. Никакого отношения не имеем к «Форн-Сидру»[27], если вы знаете, что это такое. Мы – самоуправляемые приверженцы асатру. И несмотря на то, что я их «благо», мы все равны друг перед другом.
Карл попытался улыбнуться, но понятия не имел, о чем толкует этот мужчина.
– Значит, вы практикуете блот?[28] – спросил Ассад.
Карл обернулся к нему – опять за свое?
Буэ кивнул.
– Да, четыре раза в год, во время равноденствия и солнцестояния. Мы выпиваем по паре рожков медовухи, которую вообще-то сами варим. Может, прихватите с собой несколько бутылочек?
Карл кивнул с некоторой опаской. Он знал, что такое медовуха. Вкус у нее был просто отвратительный.
– Это вовсе не та сивуха, которая продается в супермаркетах, – Буэ словно прочитал мысли Карла. Затем обратился к занятым своими делами членам общины: – Кто-нибудь из вас видел Сёрена?
Один из мужчин указал на крохотную лачугу, приютившуюся у самой изгороди и наполовину скрытую кустарником.
– Из дымохода идет дым, так что он, видимо, у себя. Он редко выходит, – пояснил Буэ.
Карл кивнул.
– А почему он живет с вами? Он ведь не имеет никакого отношения к Афганистану, верно?
– Верно. Но Сёрен – отец Рольфа, одного из наших сослуживцев из Кампа. Рольф был прекрасным солдатом, но в то же время неосторожным и невезучим – он подорвался на придорожной мине. Когда мы вернулись домой, Сёрен явился к нам в совершенном отчаянии. Он немного особенный, чтоб вы знали.
Ассад на мгновение оглянулся на оставшихся сзади людей. Заморосил дождь. Но их, похоже, это вовсе не смутило.
– Насколько я могу судить, все вы – бывшие солдаты. А почему вы оказались здесь?
Видимо, этот вопрос уже набил Буэ оскомину.
– Мы организовали первую общину в Кампе, так что здесь все сделать труда не составило. Я являюсь последователем асатру с юности. В военном лагере ритуалы, к которым я привык, приносили мне успокоение. Очевидно, что я справлялся с военными буднями гораздо успешнее многих, поэтому довольно скоро большое количество окружающих меня людей обрело утешение в этой вере. Честно говоря, когда противостоишь движению, основанному на столь твердолобой убежденности, как «Талибан», ощущаешь скудость собственного духа, особенно когда опасность поджидает со всех сторон, а дом так далеко. Вот мы и нашли поддержку в прошлом, некогда общем для всех скандинавов. Понимаете?