— Не согласен. Если бы мы и на стенки полезли, то и это было бы не удивительно… — Моисеенко замолчал. И, только выйдя из вокзала на площадь, подумал вслух — Не пойму одного: если этот Мельник действительно появился в Соколовке, каким чудом никто его не заметил? Ты уверен, что все произошло так, как ты думаешь?
— Как произошло — не знаю. Но ты сам видишь, что след Мельника завязался узелком на этом месте. — И, подходя к машине, Саломахин оборвал себя: — Ладно. Разберемся.
По пути в Пышму договорились, что возле отдела милиции выйдут из машины первыми, оставив Коляскину на некоторое время под опекой милиционеров. Предусмотрительность оказалась не напрасной.
В полутемном коридоре отдела на скамейке сидел Геннадий Печеркин. Он поднялся навстречу Моисеенко, сняв шапку, поздоровался.
Моисеенко сухо кивнул ему в ответ, показал на дверь своего кабинета.
— Давай сюда.
Печеркин, войдя в комнату, сел на ближний к двери стул, но Моисеенко показал ему на другой, у стола. Пока Саломахин не спеша раздевался, тщательно причесывая волосы, Моисеенко, поудобнее устроившись на стуле, пристально глядел на Печеркина. Потом укорил жестко:
— Что ж ты так долго заставил нас бегать?
— Куда бегать? — непонимающе переспросил Печеркин.
— Его, — вмешался Василий Тихонович, посмотрев на Моисеенко, в Молдавию, меня — в Шадринск. — Подумал, что Печеркин на самом деле еще ничего не понимает, и высказался прямо: — Ведь знал же ты Афанасия Мельника! А молчал. Почему?
Своим вопросом он на мгновение заморозил Печеркина, привязав его остановившийся взгляд к себе. Печеркин ни единым мускулом не выдал своего волнения, но где-то в самой глубине его глаз лихорадочно заметалось беспокойство. А Василий Тихонович спокойно продолжал:
— Что же ты, друг липовый?.. Был, оказывается, Мельник-то у тебя в Соколовке. Был. Перед самой смертью. Знаем.
И, заметив, как обмяк взгляд Печеркина, отвернулся в сторону, устало повторил укор:
— А ты промолчал…
— Так в клубе тогда про Петра спрашивали, — вдруг встрепенулся Печеркин.
— Что? — Моисеенко расхохотался не по-доброму. — Вон ты какой умный! Слышите, Василий Тихонович, про Петра, говорит, спрашивали?.. А ты перепутал, который из них хромал? Или забыл? — И, не желая слушать его, махнул рукой. — Хватит. Тут люди с дороги. Им отдохнуть нужно.
В кабинете появился милиционер. Саломахин коротко приказал:
— Этого гражданина поселите во вторую камеру. Да поставить на постоянное довольствие не забудьте…
В тот же день встретились с Суетиным. Втроем просидели допоздна. Каждый понимал, что разгадка трагедии на Соколовском торфянике близка, но, по известной следовательской привычке, не торопились с окончательными выводами.
— Вчерашний разговор с Коляскиной в Шадринске и сегодняшний — с Печеркиным убедил меня в том, что они все знают. С ними надо работать, — настаивал Василий Тихонович.— Почему они хитрят?
— Замазаны! — предположил Суетин. — И боятся: Мельнику-то ведь не просто морду набили, а с концом…
— А вспомни Сырбу? Тоже запирался, а совсем из-за другого… — вмешался Моисеенко.
— Чудак ты, право, — усмехнулся Дмитрий Николаевич. — Сырба совершенно точно знал, в чем его подозревают. И когда ему сказали, что речь идет об убийстве, он сразу заговорил, потому что в этом он не мог быть замешан. А Коляскина и Печеркин, во-первых, не могут отрицать своего знакомства с Мельником. Во-вторых, у нас в руках свидетельства, что из Шадринска они уехали в Свердловск вместе. А самое главное, Толенька, ни Коляскина, ни Печеркин, если они к этому делу не причастны, не могут знать, что речь идет об убийстве! Прав Василий Тихонович, работать надо.
— Положим, что Печеркин-то это понимает не хуже нас с тобой… Он, наверное, в клубе тоже о чем-то думал, — не замедлил вставить Моисеенко.
— Правильно, — согласился Дмитрий Николаевич. — Зато Печеркин не подозревает, что Коляскина уже здесь и сидит в соседней камере, а Коляскина не предполагает, что нам известно о скандале в ее доме и о поездке с Мельником в Свердловск. Почему она не сказала обо всем этом сама? Надо их столкнуть так, чтобы им не осталось никакого пути, кроме правдивых показаний!
