— Я от работы не отказываюсь, — но другой инструмент давайте.
— Вы с нивелиром ходили, а на болоте в замкнутом ходе невязку[130] в один метр сорок пять сантиметров принесли! Какой же вам теперь еще инструмент давать прикажете? Вот полюбуйтесь на свой нивелирный журнал!
— Не может этого быть! Сам высоты подсчитывал. Сорок пять сантиметров на двадцать пять километров хода было. Да и это еще проверить надо.
— Сорок пять получили, а метр хотели спрятать! Вот полюбуйтесь!
Самородков взял из рук Алексея Владимировича журнал. Мелкие, написанные карандашом сбоку и сверху цифры были подчеркнуты чернилами, в примечаниях стояли вопросительные знаки и возможные варианты превышений. Когда Самородков перелистал несколько страниц, перед ним. как на яву, встали в памяти непролазные места гнилых болотных трущоб… Пройденный в двадцать пять километров нивелирный ход тянулся около двадцати километров по двум жердочкам кладей через огромное сфагновое болото. Почти в центре его черным пятном зияло на снимках большое округлое озеро с зарастающими берегами. Подобраться к воде было нельзя, и высота его осталась неопределенной.
«Жук» в полтора метра на ровном болоте был в вычислениях налицо, но, очевидно, результат какого-то несознательного, случайного грубого промаха, не замеченного в пылу работы и в условиях тяжелого полуголодного житья. Самородков перелистывал страницы, клал на стол потрепанный журнал, снова брал, перелистывал, оттопыривал вперед подбородок, что-то припоминал, но не мог вспомнить и наконец с досадой отбросил в сторону.
— Расскажите хоть, как вы шли по этому болоту?
— Шли, как обычно. Как везде. Только отсчеты приходилось брать по особому. На болоте-то горизонт естественный, а инструмент в мох по самую головку штатива уходит.
— А вы знаете, что на болотах под ножки штатива инструкция рекомендует забивать колья?
— Знать-то знаю, да где взять их?! Не за восемь же километров на себе таскать?! Да это и бесполезно. У нас были даже шестиметровые шесты. Но чем глубже их в мох суешь, тем легче вглубь уходят. Словно под мохом вода. А в этом месте приходилось балансировать с нивелиром на кладях из двух жердочек, как на проволоке. Ловишь мгновение, когда уровень встанет на середку, и команду даешь — отсчет!., а иначе век на точке стоять будешь. Но откуда на болоте такое большое превышение получилось — не знаю… Ведь метр с лишком сразу куда-то утопло! Одно могу сказать — не сознательно это получилось, Алексей Владимирович.
И топограф впервые взглянул в лицо начальника, точно признал свою вину и просил не судить его слишком жестоко.
— А как ночевали на болоте? — спросил Алексей Владимирович и с лица его исчезла брезгливая гримаса.
— Да так, как свиньи в грязи! С вечера вытянешься на двух жердочках да от комаров отмахиваешься, пока не устанешь и не заснешь. А на другой день, чуть светать начнет, мокрые и грязные вылезаем из «моховой подушки», как из норы. За три дня только один котел шрапнели[131] съели, сваренной загодя, еще в Филине. Всех сортов болотной воды перепробовали. На четвертый день на малину набрели, вечером свежего молока в лесной сторожке раздобыли — веселей жить стало. Ну да что прожитое вспоминать — живы остались! Только рабочий один, Ленька, ноги спарил.
В комнате наступила тишина. Краткий рассказ топографа был сбивчив, но ясен. Большинство присутствующих, хотя бы краешком или «наискоски», попадало в такие болота и потом, уже сидя на базе за вычерчиванием фотопланов, долго с проклятием вспоминало предательскую гигроскопическую «моховую подушку».
Алексей Владимирович молча закурил папиросу, вооружился очками и взял нивелирные журналы. Перелистывая страницы, он мысленно тянул нить высот от репера[132] у реки Ветлуги, через уступы трех невысоких террас к пологому подъему в коренной берег и через его пологие холмы к ровному болоту, где отметки высот прыгали то с плюсом, то с минусом, в пределах двадцати-тридцати сантиметров и меньше, и вдруг одно превышение выскакивало в метр с лишком. А за ним все опять шло своим чередом. «Что бы тут могло быть?» — думал Алексей Владимирович. Ему было обидно из нивелирного хода делать нечто среднее между тахеометрией и барометрией, так как высоты были несомненно точнее барометрических. За свою жизнь он видел много промахов в работе, вылавливал мастерски «утопленных жуков», но с таким «жуком» встречался впервые. Он курил папиросы одну за другой, пыхтел, отдувался, точно шагал с тяжелой ношей, снова, может быть в сотый раз, листал претерпевший болотную жизнь злополучный журнал.
