Мы с Хьюбертом представили ему подробнейший отчет о том, как Стерлинг с Энтони добились успеха. Мы предъявили ему все документы, добытые моими помощниками. Само собой, капитан Тренкел был приятно удивлен. Он простил, что его разбудили среди ночи, что пришлось вылезать из кровати и переть через весь город к себе в кабинет. Он чувствовал себя прекрасно, чего я, вымокший, окровавленный и избитый, никак не мог сказать о себе.
Я рассказал ему, как Мара и Энтони ограбили Миллера, куда пошли его денежки, и обо всем, что последовало за этим грабежом. Мара, не требуя немедленно вызвать своего адвоката, все подтвердила. Когда же дошло до убийств — заявила, что ничего не знает. Рэй вопросительно поглядел на меня. И я поддержал ее.
Итак, сомнению не подлежало: Карраса убил Энтони. Что же касается официальной версии следствия — Миллер застрелил Джорджа, а потом от раскаянья покончил с собой, — то, как бы ни пытались те, кто давил на Рэя, найти другой ответ, к их величайшему неудовольствию другого ответа они не получат. Рэй любит щелкать по носу тех, кто сует его не в свое дело. Так. Кроме того, я отродясь не бывал в «Голубом Страусе». Рэй со своими людьми собрал всю необходимую информацию и в нужный момент нагрянул.
Мистер Крыски и троица кожаных, с которыми я боксировал, — это рядовые мафиози. Вот уж тут я совершенно не возражал против того, чтобы держаться в тени и роль свою не выпячивать. Револьвер 45-го калибра с отпечатками пальцев Джеффа Энтони обнаружен, что позволяет завершить дело об убийстве Уильяма Стерлинга. Ну, а насчет того, что самого Энтони кто-то замочил в задних комнатах одного из нью-йоркских секс-клубов, то это вообще дело темное, лучше его вообще не раскапывать, тем более, что множество наших достойных сограждан в этом кровно заинтересованы.
Оставалось решить, что делать с Морин Филипс, с возлюбленной Карла Миллера, с очаровательной Марой? Рэй, повернув дело по своему усмотрению и выжав из него все, что было ему надо, теперь склонен был внять уговорам и не заметить, как Мара выскальзывает через черный ход. Она возвращается в Плейнтон, штат Пенсильвания, и в течение пяти лет сидит там безвыездно, под караулом родителей. Интересно, понимает ли капитан, что для нее и для всего семейства Филипсов и такая мера наказания похуже бессрочной каторги? Наверно, понимает. Он, хоть и не йог, умеет видеть скрытую суть вещей.
Выйдя наконец из полиции, я очутился в кромешной тьме — ни луны, ни звезд, ни дорожных указателей. Влажность была процентов сто. Люди, запеченные в собственном соку, густым потоком текли по тротуарам. Исчерна-серые тучи, затянувшие небо, вроде бы грозили дождем, но не приходилось сомневаться: это — пустые угрозы, даже капелька влаги не прольется на нас. Все как полагается. Мы так привыкли к удушливой жаре, что без нее нам станет не по себе.
Когда мы с Хью дошли до машины, я первым делом достал из багажника простыню, которую всегда вожу с собой на тот случай, если придется перевозить что-нибудь пачкающее. На этот раз я берег сиденья от себя самого. Хьюберт сел за руль, я выступил в роли пассажира. Отъехали немного, и вот какая мысль пришла мне в голову: одно хорошо — если кто-нибудь когда-нибудь пошлет меня к черту, я с полным правом смогу ответить, что там уже побывал.
* * *
Часа в два ночи я подъехал к дому Джин. Я успел принять душ, побриться, переодеться, завезти Хью в открытый всю ночь клуб в Бауэри, где, судя по всему, он был желанным и почетным гостем. Он прошел мимо вышибал сквозь раздавшуюся в стороны толпу, помахивая мне на прощанье, и скрылся в украшенных неоном дверях, откуда доносилась оглушительная музыка. В последний раз мелькнула закинутая назад голова, вытаращенные в предвкушении веселья глаза. Кажется, о нем можно было не беспокоиться.
Консьерж снизу позвонил Джин, разбудил ее и впустил меня внутрь. Она ждала у дверей: было похоже, что она соскучилась по мне и что поднять ее с постели в два часа ночи — самое милое дело. Меня встречали широкой улыбкой, упругим телом и взглядом, доказывавшим, что все это — в самом деле — припасено для меня. От неловкости сразу стало сухо во рту.
