— Она ведь в Нью-Йорке, да?
— А чего ее понесло в Нью-Йорк?
— Вот именно, Пенни, — раздался вдруг мужской голос. — Чего твою сестру понесло а Нью-Йорк? Может, расскажешь?
В гостиную вошел и плюхнулся на ближайший стул у окна отец семейства, крепко держа в руке высокий стакан, в котором плескалось что-то алкогольное. Чувствовалось, что, несмотря на довольно ранний час, он уже хорошо принял. И говорил, и двигался, и даже дышал он не то чтобы с трудом, а с явной неохотой тратить на это силы.
— Ее понесло в Нью-Йорк, милый папочка, чтобы отвязаться от этого потного жирного остолопа и его лавчонки, — не замедлила с ответом Пенни. — Она сбежала, потому что там жизнь поинтересней, чем в этой дыре, куда ты и сам забился, и нас всех за собой поволок, обдурив нас, как дурил раньше своих клиентов на бирже! Она сбежала, потому что невмоготу стало ждать, когда же ты наконец сообразишь, что пора просохнуть...
— Пенни!
Гневный монолог был прерван миссис Филипс, появившейся в гостиной вместе с еще одним существом женского рода — очевидно, второй Мариной сестрой. Папа между тем смирно сидел на стуле, посасывал свой «хайбол», кротко поглядывал в окно, умиротворенно созерцая свою недвижимость и пропустив мимо ушей то, что родная дочь выказалась о нем резко и прямо. Должно быть, это было не впервые.
— Наша Пенни сегодня встала не с той ноги, — объяснил он мне. — Ты ведь, кажется, в клуб собиралась? Ну и иди себе. Нам с мамой хотелось бы поговорить с этим джентльменом.
— Мне бы тоже, — расплылась она в улыбке и показала мне язык. — И не только поговорить. Да и мама, ручаюсь тебе, не прочь...
— Пенни, по-моему, тебе пора идти.
Пенни пожала плечами, взглянув на мать со всем превосходством неискушенности, подняла с полу сумку и раздавила в пепельнице окурок.
— Чрезвычайно, чрезвычайно рада была познакомиться с вами, сэр. Мы непременно, непременно должны с вами увидеться еще.
Она направилась к дверям, а сестра ее — за нею следом. Она была на несколько лет моложе Пенни, еще не достигла возраста, когда пококетничать с гостем кажется делом более важным, чем опоздать в бассейн. Ничего, придет время, и она своего не упустит. Пенни ее вразумит и наставит. Если сама не отвалит из родового гнезда.
Когда парочка скрылась, папаша произнес:
— Ну, сэр, как вы уж, наверно, догадались, я — Джозеф Филипс. А вы, позвольте узнать...
— Меня зовут Джек Хейджи, я — частный детектив из Нью-Йорка. — Надо было отредактировать миллеровскую историю, чтобы она прозвучала не так нелепо. — Некий джентльмен по имени Карл Миллер, уверяющий, что знаком с вами, сказал мне, что ваша дочь Морин была похищена одним человеком или группой лиц, ранее живших в вашем городе. Заранее прошу извинить, если придется сообщить вам сведения, которые вам неизвестны и которые покажутся вам недостоверными. Упомянутый Миллер дал мне список лиц, которые... э-э... были интимно близки с вашей дочерью. Он полагает, есть связь между ними и ее недавним исчезновением. Он нанял меня и дал задаток, поручив вернуть ее домой или, по крайней мере, удостовериться в том, что она жива.
— Ну а мы-то тут с какого боку? — спросила миссис Филипс, и ее чадолюбие, сделавшее бы честь самой Медее, тронуло меня до глубины души. Сухощавая, подтянутая, с острым птичьим лицом, она холодно смотрела на меня, ожидая ответа.
— Я надеялся, что вы сумеете пролить свет на эти загадочные обстоятельства. Как вы считаете, вашу дочь похитили?
— Конечно, нет! Вы и сами так не считаете!
— Тем не менее... Вы уполномочивали Карла Миллера заниматься этим делом?
— Я ему говорила, что он может делать все, что ему заблагорассудится. Он прибежал сюда, орал тут и бесновался, грозился всех поубивать. Все сначала... Мне это надоело задолго до того, как Мара ушла. Я и сказала: если ему нужно, пусть сам ее и ищет.
— А как понимать «все сначала»? — спросил я.
— Она имела в виду... — начал было папаша, но миссис Филипс оборвала его:
— Пожалуйста, не суйся не в свое дело! — И продолжала, уже обращаясь ко мне: — Карл и Мара беспрерывно ссорились. И по телефону, и когда ходили по магазинам или в ресторан, но больше всего — здесь, в этой комнате. — Что ж, это я мог понять: гостиная просто предназначена была для скандалов, а Мара, как и ее мамочка, предпочитала залы с хорошей акустикой. — Куда бы и с кем бы она ни пошла, а случалось это довольно часто, Карл прибегал сюда и устраивал мне сцены по поводу моей безнравственной дочери. А когда она однажды не вернулась, терпение мое лопнуло. Я выставила его вон.
