Когда я сказал что-то подобное моему другу, художнику Григорию Керчину, он ответил мне:
– В таком случае, невозможно ни изображать, ни лепить лежащую женщину.
Ведь назвать ее иначе не возможно.
– Почему? – ответил я, – Можно назвать «Видящая сны»…
И каждая линия женского тела станет иметь смысл…
Там же, в «Музеоне», находится единственный в Москве памятник жертвам сталинских репрессий, созданный человеком – камень с Соловков на Лубянской площади – это все-таки творение природы, хотя и бывшее свидетелем сотворений человеческих.
Когда мне приходится бывать в «Музеоне», я всегда прихожу к этому памятнику.
Хотя он мне не нравится.
Потому, что он больше похож не на скорбное напоминание о репрессиях, а на анекдоты о них.
Там же стоит отбитоносый Сталин из коричневого мрамора.
Я не знаю историю этой скульптуры, но думаю, что нос тирану отбил какой-то лихой перестроечник, во времена всеобщего ликования, безответственности и самоуверенности.
Мне это тоже не нравится потому, что я уверен, что издеваться над поверженными тиранами имеет право только тот, кто находил в себе силы и мужество издеваться над тиранами еще неповерженными.
Впрочем, возможно, это напоминание тиранам: «Знайте. Кто-нибудь, когда-нибудь все равно отобьет вам нос. И, кстати сказать – правильно сделает…»
Одного памятника в «Музеоне» нет.
Памятника человеку, который заслужил место хотя бы в кунц-камере памятников.
Памятника Хрущеву.
Ничего из того, что можно было бы привезти в «Музеон», от Никиты Сергеевича не осталось.
Видно уж больно он был инороден.
И для врагов России, и для врагов ее врагов…
…Когда-то, в юности, когда я любил рассказывать анекдоты о Хрущеве – кстати, это были первые политические анекдоты не только для меня, но и для всей страны, моя мама сказала мне:
– Никогда не осуждай человека, если он пытается делать добрые дела.
Даже если он делает их неправильно…
Просто, научись делать добрые дела лучше…
…Пока я гулял среди скульптур, время постепенно проходило, но его оставалось еще много.
От нечего делать я зашел в пустое кафе, взял чашку кофе, и вышел на террасу, где с утра пустовали все столики.
Они, как и я, кого-то ждали…
И тогда я увидел Нину.
Не трудно понять, что то, что это она, мне стало ясно сразу.
Высокая, довольно полная, хотя и стройная женщина в зеленой форменной юбке, черных туфлях на невысоком каблуке, кобальтовой рубашке с короткими рукавами и погонами на плечах и сложенным пополам кителем в руках.
На зеленеющей, осолнечненной лужайке, пресекаемой тропинками самым удобным для людей способом – во всех направлениях и без прямых, всегда срезаемых углов на поворотах, ее защитная одежда должна была показаться чем-то чужеродным, но я не стану врать, что сразу почувствовал это.
Меня подкупили ее волосы.
Длинные, прямые, цвета почти уже черного, но еще, все-таки, каштанового.
Как много вещей прощается длинноволосым женщинам. Почти столько же, сколько женщинам длинноногим…
Я не обратил внимания ни на что. Ни на плотно сжатые губы, ни на глаза, в которых серьезность не только застыла, но и окаменела, ни на какую-то ее общую отутюженность, не форменную, а внутреннюю. Такие женщины, что в шинели, что в купальнике умудряются принять стойку: «смирно», – не по команде, а сами по себе.
И остаются в этой стойке непоколебимыми никами обстоятельствами – единственным, что существует именно для того, чтобы менять позицию.
Впрочем, все это пришло мне в голову уже потом.
Где-то посреди той ночи, окончанием которой началась эта история.
Самой неприятной ночи в моей жизни из тех, что я проводил с женщиной…
…Любой музей, в том числе и музей под открытым небом, очень выигрышное место для художника.
Кроме каких-то специфических, занятных деталей, которые художник знает просто по существу своей работы, можно еще и по вопросам, чисто интеллигентским, словами прогуляться, как по дорожке сада.
В «Третьяковке» – рассказать о том, кто на самом деле написал трех медведей или показать, что «Явление Христа народу», картина, писавшаяся четверть века, это – так и недописанная картина. В «Эрмитаже» – предложить спутнице поискать третьего распятого на гравюре Рембрандта «Три распятых».
