«Давай. Давай, бродяга, – улыбнулся Сергеев. Он относился к мастеру беззлобно-презрительно, как к низшему организму, – Тебе бы сейчас стаканчик принять, такое красноречие открылось бы…»
«Ну, это ужее неизвестно что. Я Хаесова ни разу не видел выпившим, а от тебя, каждый день, как от винной бочки несет… Вот, сейчас встану и скажу… Хотя, пошло оно все…» – и Манушкевич не встал, понимая, что это все равно ни к чему не приведет.
– …Слово предоставляется… – «Вот теперь можно выпускать Медведиху, – решил Меньшиков, – Да, пожалуй, не то, что можно – нужно. А-то, это Смирнов такого наплел…» – …Товарищу Медведевой. Опытнейшему члену нашего товарищеского суда, являющегося его членом уже двадцать четвертый год.
«Хам», – подумала Медведева, но тут же забыла о Меньшикове.
Перед ней был инженер Хаесов.
– Товарищи! – начала Медведева громко. При этом, она окинула зал взглядом, который, в ее понимании, не нуждался в комментариях. Волевым взглядом, – Товарищи! Сегодня, в этот печальный для нашего трудового коллектива, день, мы собрались для того, чтобы дать суровую, но справедливую оценку поступкам человека, которого язык не поворачивается назвать человеком.
Морально разложившегося типа.
Полностью доказавшего своим поведением в быту свою жизненную несостоятельность. Но от морального разложения, прямой путь к разложению физическому. И я уже вижу бывшего сотрудника нашего института, бывшего инженера, бывшего мужа больным печенью от постоянного злоупотребления спиртными напитками, разыскиваемого милицией за совершения тяжких преступлений, бросившего работу и семью.
Отвергнутого обществом.
Вот такой конец ждет, с позволения сказать, инженера Хаесова. Вот на какой путь он вступил.
И еще, что не менее важно.
От измены жене один шаг до измены Родине.
Ну, а от человека, способного изменить родине, сами понимаете, ничего хорошего ждать не приходится.
Мне могут возразить, что я прибегаю к слишком крутым сравнениям. Но посмотрите, уже сейчас перед нами человек, который вынужден хитрить и обманывать, изворачиваться и лгать, – Медведева не обратила внимания на то, что инженер Игорь Хаесов пока не сказал ни слова. Но ей так хотелось, чтобы он хитрил и обманывал, изворачивался и лгал, что уже казалось, что так оно и было.
– Я хотела бы, с разрешения председателя, задать инженеру Хаесову вопрос, Медведева считала себя правой и не задумывалась о том, что иногда, правым быть стыдно…
– Пожалуйста, пожалуйста, – Меньшикову был не совсем понятен ход мысли Медведевой, но общий настрой ее речи он одобрял. Тем более, что заметил на лице директора Маркова тень улыбки. Во всяком случае, с тех пор, как Медведева получила слово, тот не поморщился ни разу.
– Скажите, Хаесов, всем известно, что вы любите аквариумных рыбок. Это так?
Последовало молчание.
– По-видимому, так, раз на всех этажах в нашем институте стоят аквариумы, установленные вами.
Так, ответьте, пожалуйста, как можно любить рыбок, и при этом, замахиваться на жену?! – как и всякий, не слишком далекий, глупый человек, Медведева была самоуверенна.
Эта самоуверенность порождала радостную бесконтрольность в словах и поступках, и делала ее еще глупее, чем она была на самом деле.
Молчание продолжалось.
Это очень трудно – клеймить человека, который не оправдывается, а значит, не поднимает против себя коллектив.
Медведева раздражалась, и как всякому раздраженному человеку, ей хотелось раздражаться вместе с коллективом.
А это как-то не выходило, и раздражало Медведеву еще больше…
– Вы настоящий садист, Хаесов! Вот, что я вам скажу. Садист и лгун!
«Ну и балоболка, сама не живешь, и другим не даешь… Интересно, способен ли мой Митенька изменить родине?.. Зря я обещала Оксане махер…» – мысли Целековской скакали, как молодые козочки на поле, и уже пробовали брыкаться ножками.
«И чего она на Хаюсину взъелась. Вот дура старая… Моральная. Врезать бы тебе разок, чтобы не приставала к людям», – Смирнов чувствовал, что дело затягивается не только до девятнадцати, пока продают водку, но и до самого закрытия магазина. Это не придавало ему энтузиазма. Пятница есть пятница.
