Меньшиков хотел прокомментировать такой поступок Хаесова, но неожиданно встретил взгляд директора. На лице директора явно, без всякой ретуши, было изображено недовольство. Откровенное. Почти ненависть или презрение. Губы директора были искривлены, желваки проступали на скулах.
«Не доволен. Мной не доволен. Вот чертова должность. Надо вытаскивать Хаесова, а впереди самое главное…»
– …Может, ограничимся этим? – сделал попытку Меньшиков, – Как считаете, товарищи?
Все предыдущие обвинения были сущей ерундой, по сравнению с последним. Но из зала кричали:
– Там еще что-то есть!..
– Читай до конца!..
– Как, товарищ Хаесова? – но в это время Меньшиков увидел горящие почти ненавистью глаза директора:
«Нет! Ошибся! Не доволен директор Хаесовым – а я его вытаскивать собрался. Ну, чертова должность!.. Ну, чертов Хаесов!..»
Теперь Меньшиков знал, что нужно делать. Он и рта не дал раскрыть Хаесовой, которая готова была с радостью сказать: «Хватит! Давайте разойдемся…» – и громко проговорил:
– Будем читать дальше! – впрочем, дальше он не читал, а говорил своими словами, а в его голосе гитарную басовую струну сменила струна от контрабаса:
– Хаесов! Хаесов, товарищи, дошел до того, что перестал ночевать дома. И это еще не все! – Меньшиков взглянул на жену Хаесова – та сидела, опустив голову, – Как сообщила нам жена этого человека, а Хаесов сам признался ей в этом – с первого на второе число уже этого месяца, Хаесов провел ночь у любовницы!..
В зале наступила тишина. А потом заговорили все разом.
Появились смешки.
Меньшиков победоносно оглядел зал. Задержал на миг взгляд на лице директора. Лицо спокойно, внимательно смотрит на Меньшикова. Никаких гримас. Значит порядок. Держись теперь Хаесов!
Председатель суда не знал, что директор института, доктор технических наук, лауреат Государственной премии Марков страдал язвенной болезнью, иногда приносившей ему нетерпимые мучения. Только что у него прошел очередной приступ боли, во время которого, он даже подумывал о том, чтобы вызвать неотложку.
Ведущая протокол Целековская от удивления выронила авторучку – от тихого Хаесова, она ожидала чего угодно, но только не этого. Даже если бы инженер Хаесов стал баптистом-евангелистом седьмого дня, она удивилась бы, наверное, меньше:
«Ха-ха-ха! Рыбками, тихоня, интересуешься. По всему институту аквариумов понаставил… Интересные у тебя рыбки.
Мужик в доме, конечно, хозяин… Мой Митенька тоже, наверное, слегка рыболов… Что-то больно веселый был, когда я из Крыма вернулась. Видимо, тоже, куда-нибудь закидывал удочку… Хм. Устрою я ему рыбалку с ночевкой – спать стоя будет. Надо было мне его с собой в Крым взять.
С собой взять…
Фу, бог мой, какие глупости лезут в голову с этими Хаесовыми.
Хотелось бы знать, кто на такого Хаюсенка покусился?.. Хотя, в тихом омуте, черти…
И, может, еще какие черти…
Спокойно, ничего не нужно делать сломя голову. Ты ведь не девочка…»
«Ну, это ты, Хаюсина, того, перегнул, – подобные вещи Смирнов не одобрял, – Ну ущипнул бы. Ну, пожимсались бы где-нибудь. А-то, не ночевал дома, Да, еще и у любовницы. Это б мне моя тоже бемс устроила… Ну и молодежь пошла нынче…»
Чаша терпения Медведевой заполнилась до краев, и теперь не надо было даже искры, чтобы содержание этой чаши начало бурлить и вспениваться:
«Так оскорблять любимого человека!.. Женщину, мать. Сидит – не краснеет. А она, горемычная… Ох, подлец! Ох, мерзавец! Как такого земля носит?!.»
Других слов для инженера Хаесова у Медведевой не находилось. Тем более, что она ничего не знала о том, что как только она сама уезжала в какую-нибудь командировку – ее муж, часовой мастер одной из окраинных мастерских, человек, всецело боявшийся ее по любому поводу, первым делом пропивал все оставленные ему деньги, и дожидался ее на «трояка», одолженных у знакомых, и второй производной от пьянства – сданных бутылках. Старший сын Тамары Михайловны Медведевой уже давно называл жену подчеркнуто-вежливо, по имени-отчеству, и предпочитал проводить свободное время в общежитии медицинского института, где у него было много знакомых. О младшем сыне говорить было пока рано – все вечера он попросту торчал с гитарой в подворотне соседнего дома.
