После того, как вездеход подкинуло раз пять, из спального мешка появилось недовольное лицо Вакулы.
– Где мы?
– Могу дать совершенно точный и абсолютно бессмысленный ответ.
– Говори. Все равно, все ответы бессмысленные.
– Мы в вездеходе…
– Понятно. Значит, ты и есть столичный писатель, – Вакула протянул Каверину руку.
– Я, – рука у Вакулы была сильной. Нормальные люди, какой бы вид деятельности они ни выбирали, всегда запоминают это, – Только я не писатель.
– А кто – ты?
– Теперь, я – собственный корреспондент.
– Если ты газету делаешь, то возьми и расскажи людям, почему у нас все так.
– Как?
– Наперекосяк.
– А почему ты сам об этом не расскажешь?
– Что я понимаю? Я газет не делаю.
– Для того, чтобы что-то понимать, совсем не нужно делать газеты. Достаточно их читать.
– Ты не с комиссией, какой?
– А ты не любишь комиссий?
– Что в них хорошего. Если комиссия глупая, ничего не изменит. А если умная – тем более.
– Нет. Не с комиссией. Я – сам по себе.
– Если сам по себе, то надо дома сидеть.
– Но ты ведь едешь.
– Я за это деньги получаю.
– Я тоже за это деньги получаю.
– Мне платят за то, что я что-то делаю.
– А мне заплатят за то, что я расскажу о том кто, как и что делает.
– А говоришь, не писатель. За что же тебе деньги платят?
– За то, что людям всегда интересно, за что они платят деньги.
– А кто тебе платит? Начальство нефтеразведки?
– Это и мне самому не совсем ясно. Но только деньги нам платят все люди. Даже те, кто не знает, что мы есть на этом свете.
– Так, кто же все-таки тебе платит?
– Те же, кто и тебе.
– Так кто же ты, если не писатель?
– Художник.
– Еще понятней…
С Рудника они ушли около четырех часов. На Варга-шоре были в шесть. На слияние Тарь-ю и Сядь-ю, где собственно и начинается Карата-ю пришли после полуночи. Дальше, километров через двадцать ручей Подымей-вис, еще километров через пятнадцать Сельк-ва и Нямда-ю. А там и Сова-ю. До фактории Каратаиха километров семьдесят остается.
И ни одной приметы, кроме времени и поворотов русла реки.
Каждые десять километров зимой по снегу – час.
За каждым поворотом на восток, поворот ша запад.
В конце концов, все северные реки текут на север, хотя и называются они северными, совсем по другой причине.
Северными они называются потому, что от них все время можно ждать неожиданностей. Как и еще от очень много на Севере.
После ста километров пройденных на вездеходе, человек начинает чувствовать себя самостоятельным.
Правая «нога» ГТС «отставала», и Андрею постоянно приходилось «подрабатывать» левой тягой. В остальном, вездеход вел себя послушно.
Карата-ю, по льду которой проходил зимник, большая река только по заполярным меркам. В Поволжье, она, возможно, была бы безыменным притоком, тем, что оленеводы называю просто «ю».
Увы, и здесь не обходится без неприятностей. Больших или маленьких.
Вернее, именно здесь.
Оттепели и морозы сделали большой подвижку льда. Ледяные поля, скрепленные молодыми перемычками, держали вездеход хорошо по всему руслу, но там, где по течению поднимались галечные гряды, нужно было быть особенно осторожным.
Там поля не большие, и если лед не торосился, перемычки оставались тонкими.
На одну из таких льдин и попал вездеход, когда за рычагами в очередной раз сидел Каверин.
Глыба ушла назад и вправо, ушла под себя, и у борта вспенилась ледяная вода.
На это, Андрей среагировал мгновенно. По уже ускользающему из-под гусениц льду, он успел сдать вездеход назад. Если бы он попытался перескочить полынью, нос машины мог бы удариться о ледяную кромку, и что было бы дальше – неизвестно.
Выбравшись на лед, все трое закурили, глядя на то, как на морозе росла новая кромка льда у разводины. Хотя за самой грядой еще плескалась чистая вода, мороз делал свое дело быстро.
– Ну ладно, – проговорил Ананьев, и трудно было сказать, чего было больше в этой самой неопределенной фразе – согласия или отказа. Но все трое бросили папиросы и поднялись.
Андрей, сидевший в кузове, слышал, как довольно быстро завелся двигатель, «походил» газом – на всех оборотах мотор работал нормально. Но вездеход стоял на месте. Каверин поежился от чего-то, и вновь выбрался на лед. Ему стало не по себе, как от большой, но неизвестной вины.
