А его друг делал это не раз; и волк был бессилен – он не мог предупредить своего друга.
Волк не мог формулировать мысли, природа научила его формулировать только дела.
Только дела он мог предвидеть.
И только их понять.
Волка не удивил, а лишь насторожил ночной выстрел в избушке. Но еще больше его насторожило то, что из избушки вышел только один, новый человек. И этот человек держал в руках ружье. Ружье его друга.
Реакция волка была мгновенной, и когда стволы, упершись в его, волчий, взгляд, выпустили море огня, он успел пригнуть голову.
Того, что зверь получил контузию от, скользнувшего по черепу куска обкатанного в жакан свинца, волк не знал, как не знал того, куда ушло его сознание. Но по тишине, окружавшей его в тот момент, когда сознание начало возвращаться, по недвижимости приоткрытой двери, он понял все…
Его друг лежал на своем лежбище, неподвижный, покрытый своим пологом из непахнущей зверями шкуры, насквозь пропитанной сладкой, но уже совсем застылой, холодной кровью.
Еще надеясь на что-то, волк потянул зубами за человеческий полог, но полог уже примерз к человеку, а человек, к своему лежбищу.
Это была смерть, но не та смерть, с которой волк встречался не раз, смерть его пищи или смерть другого хищника-конкурента, что боролся за место в мире, где эта пища есть. Это была тем более не понятная смерть, что человека убил представитель человеческого племени.
Племени, которое, как думал волк, внутри себя не убивает.
Эта смерть была не справедливой, но волк не знал, что смерть справедливости не ищет. Справедливость ищет жизнь…
От того, что в избушке, где человек убил человека, было много самой разной человеческой еды, эта смерть была еще непонятней.
А, значит, она противоречила всему тому, чему учила волка природа.
Того, что стремление к лишнему – это то, что отличает человека от животного, волк не знал, и не мог знать.
Но одно он ощутил ясно – тот, кто убил его друга, стал его врагом.
Смертным. Хотя волк и не знал, что означает это слово.
Как не знал, что для того, чтобы понять, что означает выражение «смертный враг», нужно быть не хищником, а человеком.
Неведомо было волку – как правильно называется то, что он должен был сделать: «месть» или «справедливость».
Что – заполярному волку, людям не всегда это ясно…
…Того человека, что стоял в доме на столбах, на вышке, волк видел давно. Еще несколько дней назад, волк подходил к вышке. Тихо и осторожно, боясь испугать человека своим присутствием, прячась в снегу, скрывая блеск холодных желтых глаз, способных выдать его.
В тот момент, когда зверь убедился в том, что человек на вышке, не тот, кого он ищет, и уже собрался уйти в тундру, человек поднял ружье. Короткое и черное, с кривыми рукоятками и блестящей сталью широкого ножа на конце ствола.
Выстрел волк ощутил правым боком.
Тупой удар бросил его в снег. Второй выстрел поднял снежный фонтан, потом два фонтана почти одновременно. Боль навалилась со всех сторон.
И тогда, волк завыл, а снежные фонтанчики продолжали подниматься вокруг…
Инстинкт заставляет зверя придерживаться одних и тех же троп, любопытство побуждает человека искать новые дороги.
Волк брел по целине. По глубокому, сухому, заветриваемому, неслежавшемуся снегу, проваливаясь мордой и оставляя после себя рыхлый след. Холодное крошево забиралось ему под мех, впивалось в шкуру острыми иглами, жгло ноздри, растравливало раны.
Он делал то, что зверь не делает никогда, а человек постоянно – бредет по незнакомому пути.
Волку было плохо, но он шел, потому, что должен был найти человека, своего врага. И делал это волк, не обращая внимания на раны и голод. Не смотря на то, что чувствовал, что человека будет не легко найти – так он постигал сократовские, человеческие премудрости.
Он шел к городу кратчайшим путем, потому, что после встречи с человеком из дома на столбах, волк понял, что он смертен. Раны, оставленные этим человеком на зверином загривке и правом боку, приносили ему боль. Он не мог их зализать, и иногда на снегу оставался красный след, когда волк поднимался с лежки.
Человек на вышке был не тем, кого искал волк, хотя его обувь пахла так же – жиром морского зверя, смешанным с пережженным деревом. И на какое-то время старый волк, уже не доверявший зрению, поверил своему обонянию. Но быстро понял свою ошибку.
