А это уже становилось значительным.
– Генерал Смирнов уходит на пенсию. Он залуженный человек с большими связями, и там, – жена указала пальцем на потолок, – прислушаются к его мнению о выборе приемника. Надо только пообещать, что если что – дача останется за генералом Смирновым. Он так любит свою дачу.
– Такую женщину, как ты трудно застать врасплох.
– Такую женщину, как я трудно встретить…
Еще будучи полковником, Иван Иванович спросил жену: «Тебе не кажется, что у меня не подходящая для генерала фамилия? Есть смысл слегка изменить ее…» – жена пожала плечами, а полковник не поняв, согласна она или нет, обратился ЗАГС, где им заменили букву «а» на «о».
Впрочем, это не сыграло особой роли, и их сына Альберта одноклассники продолжали называть Аликом-франтом, а о том, что жена сказала одно из подруг:
– У нормальных людей плечи для того, чтобы носить голову, только у военных – чтобы носить погоны, – Иван Фронтов так и не узнал.
С первой генеральской звездой у генерала Фронтова появилась квартира на Кутузовском и персональная «Волга», со второй – «Чайка», а после третьей звезды, его жена умерла.
Не задолго до смерти, она попросила собрать знакомых и составила список. Все приглашенные ей люди были самыми обычными людьми из того, необычного, генеральского окружения, которое не вызывает ни вопросов, ни удивления. Все, кроме одного.
Один человек был грузчиком.
– Ты уверена, что хочешь его видеть? – спросил генерал.
– Да. Это мой одноклассник. Я была влюблена в него в восьмом классе…
– Хорошо, дорогая, – сказал Иван Иванович, и, уже отходя от кровати умирающей женщины, тихо проговорил, – Вот видишь, как тебе повезло. Ты жена генерала, а не грузчика.
Генерал произнес эти слова очень тихо, он жена все же услышала их.
– Нет, мой дорогой, это тебе повезло.
Иван Иванович смущенно обернулся, но не смог скрыть удивления на лице.
– Потому, что иначе, генералом был бы он…
Быт и характер жизни человека, живущего в тундре, отличается той простотой и естественностью, которой отличается сама тундра.
Когда-то на стене избушки рыбака и охотника Воркутинского горкооторга Ильи Облинского висели портреты киноактрисы Жанны Болотовой, и когда охотинспектор, приемщики рыбы или пушнины спрашивали его о том, что это за женщина, он не задумываясь, отвечал:
– Моя жена, – но потом это надоело ему, и он выбросил фотографии. О жене его спрашивать перестали, и это сделало жизнь Облинского еще проще.
Если, конечно, это было возможно.
По утрам Илья заваривал крепкий чай, а потом уходил на озера, проверял сети, снимал добычу с капканов и силков.
Пять шесть километров туда, пять шесть километров обратно. Ружье в руках, рюкзак за спиной, брезентовый мешок на плече. И три собаки – человеческих друга.
Так проходило время до обеда, но иногда, забравшись далеко, он оказывался застигнутым ночью. Не тем временем, когда в заполярье темнеет, а когда нужно ложиться спать. На этот случай, в двух местах у него были спрятаны палатки. Раньше он оставлял еще и продукты, но очень скоро убедился в том, что как бы глубоко не прятал он пищу, и какой бы герметичной ни была упаковка, звери – песцы, росомахи – все равно находили и уничтожали ее. Теперь дневной запас пищи и табака он постоянно носил с собой. Три банки консервов, горсть чая, несколько бесформенных пресных лепешек, коробок с солью и кисет с махоркой – Илья Облинский научился обходиться этим. И как-то ни разу не задумался о том, что его счет в сберегательной кассе, куда переводились деньги за сданные им шкуры и рыбьи хвосты, постепенно вырастал в значительную, даже по северным меркам, цифру.
Он знал свое дело, и, следовательно, ему не нужно было заниматься тем, чем занималось правительство – затыкать дыры в бюджете…
Продукты и патроны ему завозил коопторг, бутылку спирта всегда можно было выменять на рыбу у случайных вертолетчиков. Да и пил он мало, и мог подолгу обходиться без спиртного.
Самым большим дефицитом были батарейки для транзистора – единственное в тундре, что есть не у всех.
Мир доносился до Ильи через привозимые ему газеты и через людей, приходивших из этого мира.
