После побоища Петро даже позвонил Сашеньке и нажаловался сыну. «О, хорошо, что ты позвонил, мне как раз позарез нужны деньги. Найди и передай поездом 50 долларов. А с мамашей я поговорю».
Петро неделю боялся приходить домой, слоняясь по гаражам.
Зашел в гости к Колянычу. У того уже гулял Вовчик из 107-го.
– Пноходив мимо, дай, думаю, загняну на огонек.
– Петрович, не чирикай, – поприветствовал его Коляныч. – Пришел – заходи.
Петро поставил на стол бутылку самогонки. Коляныч как раз рассказывал Вовчику про Белград. Петро увидел невиданные раньше сигареты.
– У фанцовщиков бнав?
– Какие еще фарцовщики? Петрович, я вчера еще в Белграде был. Федеративная республика Югославия, знаешь? Петро кивнул, но, чуть подумав, засомневался – Бнешеш!
– А от и не бнешу, – передразнил Коляныч и показал железнодорожные билеты.
– А как же вся эта канитень с визами и паспонтами? – спросил Петрович.
– А никак.
И Коляныч рассказал присутствовавшим механизм пересечения границы. В Украине началась эра челноков.
У Петра зачесался мозг. Опять небо посылает ему шанс. Он дотошно выспрашивал Коляныча, куда еще можно ехать, что везти? Голова роилась планами. Петро издалека начал обрабатывать жену, желая заручиться Томкиной поддержкой в осуществлении его бонапартистских планов завоевания европейских базаров. Но супруга в очередной раз разразилась скандалом и проклятиями по поводу петровой дурной головы.
Петро решил поменять тактику и как-то, бухая с кумом, попросил того привести хорошие сандалии для Генки. «Немає питань, – пообещал кум. – Обведи ногу сина, принось мені лекало, обов’язково привезу».
Петро, обрадованный, покачиваясь, возвращался домой. «Планета пуста, – размышлял он, – кроме кума, на ней больше никто не проживает». Дома он нашел зимние сапоги Генки, купленные ребенку на вырост, обвел подошву и спрятал бумагу со следом в карман. На другой день он вручил бумагу куму. Они договорились, что после командировки кум лично занесет покупку к ним домой, чтобы Томка, наконец, поняла, какие у Петра хорошие ответственные и преданные друзья. Через неделю кум явился к Петру на завтрак. И передал Томке коробку.
– Что это? – удивилась та.
– Скоро лето, – многозначительно подмигивал кум Петру, – это Генкины сандалии. Петро заказал.
Томка с удивлением посмотрела на сияющего Петра. Открыла коробку и после паузы спросила:
– Ты вообще догадываешься, какой размер у твоего шестилетнего сына? Или ты, идиотина, к его соракалетию готовишься? – взвизгнула Томка, достав из коробки лыжи сорок пятого размера. – Да они даже на Сашеньку большие. А ты куда смотрел? – спросила Томка у кума.
Кум съехал, предъявил Томке лекало, лежащее на дне коробки.
– Я попросил хорошие детские сандалии и показал след поляку, еще удивился, почему продавец по-дружески меня успокаивал, приговаривая: «Не бойся, нога со временем прекращает расти».
Томка звонко ляпнула Петра сандалем по морде.
– Нет больше моих сил, – верещала Томка, – ну почему все люди думают серым веществом, а ты коричневым?
Завтрак Петро и кум перенесли в гараж. После второй рюмки Петро вспомнил инцидент с Томкой и спросил кума:
– Какое коничневое вещество имена в виду эта истеничная дуна?
Кум глазами указал на нижнюю часть его туловища.
– Жанко, что я сназу не допен, а то б задан бы ей пенцу.
Кум скептически глянул на Петра, но от комментариев воздержался.
Вечером Томка объявила Петру, что устала от него и хочет проведать родню.
Она купила в дорогу коврик сала, забрала Генку, села в общий вагон и уехала. Петро, провожавший ее на вокзале, махал рукой, изображая озабоченность. Его душа ликовала. Впереди Петра ждал месяц свободы.
В первый вечер он так накидался, что перестал выговаривать еще восемь букв. Речь Петра напоминала крик марала в брачный период. Через три дня после отходняка. Петро решил: «Время, отпущенное судьбой, нужно провести так, что бы не было мучительно больно за бесцельно прожитые дни».
Он припахался в своем гараже и через сутки выехал. «Москвич» Петра преобразился. На передних дверях были приклеены надписи CHAMPION. Перед радиатором появились хромированные дуги, украшенные шестью галогеновыми фарами и четырьмя зеркалами заднего вида. На окнах Петро повесил тюль и шторы. Машину опоясывали несколько рядов молдингов. Где только можно, кузов украшали отражатели. Поверх лобового стекла шли бахрома и копейки, в ряд засунутые под резиновые уплотнители. Пластмассовый виноград, улыбавшийся скелет, смешно дергавшийся во время движения, маленькие боксерские перчатки свисали с зеркальца, цепляя ветку, на которой сидели птички. На передней панели он установил два вентилятора – большой перед собой и поменьше – с пассажирской стороны. Свободное пространство занимала полочка для магнитофонных кассет. Вся эта байда мешала смотреть на дорогу, но Петро любил красоту. Передние сидения он задрапировал ковровыми дорожками.
