Слабой компенсацией была путевка по Золотому кольцу. Кольцо его не тронуло. Его развеселил только один эпизод в Загорске. Проходя мимо чайной, Петро увидел – один посетитель уже гуляет. На земле в пыли лежало тело с раскинутыми в стороны руками и ногами. Причем, правая нога лежала на одной из трех ступенек, ведущих в чайную, делая тело сопричастным к работе заведения. Однако было непонятно – он только пришел или торопится домой. Возле посетителя валялся старенький велосипед. Тело храпело. Петро подошел поближе – его взору предстала картина не для слабонервных. То, что Петро принял за усы и бороду, оказались черными с сине-зеленым отливом мухами. Они плотно обсели широко открытый рот. И только самые смелые залетали в красно-черную преисподнюю. При выдохе мухи пугливо взмывали вверх, их места тут же занимали другие. «Завтнакают, сендешные, – пробормотал Петро. – Мухи – это к добру. Мне теперь должно повезти». Вернувшись домой, Петро узнал – распался Советский Союз.
Томка сказала: «Поеду я, Петя, проведаю родню, боюсь, что хахлы границы поперекрывают».
– Ты нучче за своими кацапами снеди, – огрызнулся Петро.
Трещина в их отношениях пролегла давно. Время смахнуло с лица Томки остатки еле заметной привлекательности, удлинило нос и покрыло лицо сеткой морщин. Они вместе вырастили сына, и это пока удерживало их друг возле друга. Петро всю жизнь учил Сашу – будь хитрым, сынок, а то будешь, как я, всю жизнь вкалывать. Сынок вырос настоящим мурлом. И всю привитую родителями хитрость направил против них же.
Пока Сашенька учился в школе, Петро и Томка, закусив удила, пахали в СМУ и строили свой дом. Потом пахали, пока сын учился в институте. Чтобы сводить концы с концами, завели огород за городом, живность. Свинью, кролей, кур, гусей, которые всё время хотели жрать. После работы Петро и Томка неслись полоть картошку. Кормили животных, еле доползали до кровати для того, чтобы отключиться без задних ног до шести часов утра. И так каждый день.
Вскоре Сашенька женился, жил теперь в Макеевке на Донбассе. И оттуда руководил выполнением своей продовольственной программы. «Свинью зарежьте на Покрову, я подъеду шестнадцатого числа. Да не кладите много сала в колбасу, я жирного не люблю. И вот еще, нам нужен новый холодильник, но не вздумайте покупать – возьму деньгами. А то будет, как с мебелью, – людей стыдно в квартиру привести».
Петро по секрету жаловался Опанасу:
– Знаешь, Опанас, как надоено питаться костями, хвостами и ушами. И посмотни на меня, вот эту бнядскую битновку донашиваю с шестьдесят девятого года. Есть еще зимнее паньто из искусственного канакуня. В него можно заваначивать поснания внеземным цивинизациям. Ему, падне, и ченез сотни минионов нет ничего не сденается.
Опанас жалел Петра и говорил: «Да шли ты их всех. Неужели не заслужил пожить спокойно? На Бермудах скоро начинается реконструкция. Приобрети акции, всё окупится».
Но Петро никому не верил. Он купил одну акцию, чтоб не гавкали, не приставали. И ждал своего часа. А пока он не наступил, тихо раздражался возле Томки. Она очень изменилась. Жизнь на Украине не прошла для нее бесследно. Томка подсела на сало. Сало она ела в любом виде – сырое, жареное, копченое – и в любых количествах. Томка не читала книг, не смотрела сериалы, не интересовалась соседскими сплетнями, она жрала сало. Петра мутило от вида супруги, которая остекленевшими, ничего не видевшими глазами смотрела во двор, где ничего не происходило, и куском свежего сала вымазывала смалец из сковороды и отправляла это в себя, иногда даже забывая откусить хлеб. Петра тошнило от таких сцен. В эти минуты он чувствовал – ее мозг спит. И для того, чтобы хоть как-то отвлечь Томку от сала, Петро сделал ей сына Генку.
Томку Петро раздражал еще больше. Ее раздражали его проекты по обогащению, не приносившие в дом ни копейки. Ее бесили его вечные друзья – шаровики, которым Петро по доброте душевной чинил всё бесплатно вместо того, чтобы накосить лишний мешок травы. Неприязнь росла.
Чем больше они жили вместе, тем больше расходились их интересы. Петро больше не делился с Томкой планами обогащения. А у Томки, кроме сала и детей, появилась еще одна страсть – она полюбила цветы. И с весны до поздней осени ковырялась на клумбе. Как-то поздним вечером, возвращаясь домой в нетрезвом состоянии, Петро помочился на клумбу. В алкоголе, который он употреблял, очевидно, находилось химическое соединение несовместимое с жизнью. Цветы врезали дуба практически сразу. Томка провела расследование, заметив на земле подозрительные пятна. Подозрение пало на собаку. Полкан грустно смотрел на Петра, который делал вид, что он ни при чем. Но тут Томка вспомнила, что цепь собаки не достает до клумбы. Томкин гнев нельзя описать. Вначале она полоскала его словами. Пришлось вспомнить золотое детство, проведенное в деревне Сукино. Самым мягким из выражений было «пидар гнойный». Потом ей подвернулись грабли…
