– Конечно, кто ж не пьёт. – Мне хотелось выпить, и уже было не важно что.
– Ну, тогда заанастезируемся вместе, и операция пройдёт безболезненно для обоих. Думаешь, у меня сердце – грабли? Я знаешь как состраданием к тебе мучиться буду? Почти как канонизированный.
Коновалов достал из шкафа трёхлитровую бутыль и привычным движением, не глядя на горлышко, наполнил до краев два химических стакана.
– Вот, занюхай, – он придвинул ко мне пластиковый пакет. Пакет пах докторской колбасой и вызывал обильное слюноотделение.
«Интересно, кто готовит Коновалову завтраки, кто складывает в пакет проложенные колбасой кусочки хлеба – неужели он сам? А может, женщина?» – подумал я, но спросить не успел – Коновалов уже поднял стакан и произносил тост:
– За успешный исход нашего общего дела! Чтоб до комы не дошло.
– Чтобы не дошло, – согласился я, и мы, глубоко выдохнув, опрокинули стаканы.
– Теперь по второй! Между первой и второй перерывчик никакой, – задорно сказал Коновалов и снова наполнил стаканы.
– А за что теперь пьём? За кому пили, давай за женщин! Чтобы они мне ещё пригодились, – предложил я.
– Очень своевременный тост. Женщины – это наше всё. Вот если бы не ты… Но я на тебя не в обиде, Танька подождёт, ей в черепно-мозговом ещё месяц париться.
– Слушай, а может, ну её, операцию эту, может, проспиртованный организм дотянет до утра? Жалко дурацким фурункулом такую встречу портить. А так, пригласим твою черепно-мозговую и откоротаем с кайфом время до утра. Что ни говори, а присутствие женщины украшает, особенно когда выпьешь.
– Да, не могу не согласиться, украшает. Но всё ж давай я тебя маленько резану, для отчётности. А если вдруг получится, замотаю тебе голову бинтами, дыру для глотания прорежу и продолжим.
– Мне раздеваться?
– Не Танька небось, одетый ложись, – заржал Коновалов и взял в руку скальпель.
– Ты хоть стерилизни его для порядку, у меня тогда шанс появится.
Коновалов положил скальпель и пинцеты с рваными краями в стерилизатор.
– Пока стерилизуется, ещё примем, – сказал он и разлил спирт…
В окно настойчиво колотили. Коновалов нехотя поставил стакан и вскоре вернулся с санитаром скорой.
– Бухаете? И я с вами приму, а то внутри холодно. – Санитар взял с полки стаканчик и налил из бутыли:
– Выпьем за бренность земного пути, за то, чтобы, пройдя этот путь, мы смогли достойно уйти в мир вечный.
– Это вы прекратите, я ещё в этом мире не всё исходил! И вообще, заканчиваем пить, а то и вправду уйду навсегда. – Я посмотрел в уже ничего не выражающие глаза Коновалова и опрокинул стакан.
– Коновалов чем больше пьёт, тем лучше оперирует, он же ученик Рукосуева, – успокоил санитар и тоже опрокинул.
– Начнём, – сказал Коновалов. – А ты, Серёг, ассистировать будешь. Привязывай его ремнями к поручням, чтобы не вырвался, когда рассудком поплывёт.
Я лёг на кровать, наспех застланную несвежей простынёй. Серёга с садистским остервенением привязал мои руки к поручням.
– Теперь не вскочит, – удовлетворённо сказал Коновалов, поднося к моей ноздре наспех простерилизованный скальпель.
Боль пробила электрическим разрядом, вжала в никелированное ложе, заскрежетала зубной эмалью. Поплыли лица Серёги и Коновалова, но сознание не отключалось.
– Всё, – сказал Коновалов.
«Умер, – пронеслось в моём измученном болью мозгу. – Умер, и чёрт с ним. Какая, в сущности, разница – сейчас или через несколько десятилетий?»
Ангел в халате, скрывающем крылья, голосом Коновалова курлыкал:
– Полноздри отхватил! Но ты не серчай, новая вырастет. Главное, что в кому не впал!
– Не искушай меня Коноваловым, ангел, я мёртв. А может, ты дьявол в халате? Сгинь! – и я прочертил указательным пальцем в воздухе знак «Z».
– Ты ему мозг, случаем, не повредил? – забеспокоился перевозчик.
Коновалов внимательно посмотрел на лезвие скальпеля:
– Да вроде нет, не допил просто, надо добавить, – и снова разлил на троих…
Это последнее, что я запомнил из той ночи. Сознание, и так задержавшееся дольше положенного, наконец оставило меня.
Пришёл я в себя только утром. Никелированную койку кто-то раскачивал. Я провёл ладонью по краю кровати, но не наткнулся ни на руку в перчатке, ни на когтистую шерстяную лапу.
