Берлинская жара - страница 39

Он тоже не знал ее настоящего имени.

Обнаружив наблюдение за своим домом, Хартман даже немного успокоился: если следят — значит, сколько-то времени на то, чтобы принять нужное решение, у него есть. Он поставил машину в гараж, прошел в дом, не зажигая света, плеснул в стакан немного виски и прилег на диван. Заснул он моментально и спал без снов до без четверти девять. Пятнадцати минут ему хватило, чтобы привести себя в порядок, и ровно в девять он выехал из дома.

Покружив по городу, он удостоверился, что хвост уже есть и что пасут его на трех сменяющих друг друга автомобилях, что говорило о серьезности их намерений. Также он заметил «Опель» Оле Дундерса, который двигался на значительном расстоянии, позволявшем Оле понять, что Хартман угодил под надзор тайной полиции.

Теперь он сидел за роялем в ресторане своего отеля и наигрывал лирическую мелодию, происхождения которой не мог вспомнить. Чашка крепкого кофе и сигарета: в его положении выход напрашивался один — уходить. Всё оставить и уходить через «окно» на случай провала. Принимать решение он должен был сам и немедленно.

Ванин завтракал в своем кабинете, когда ему принесли донесение от Рихтера. Тотчас же из коммутатора в приемной раздался его голос:

— Вызовите ко мне Чуешева и Головко. И уберите со стола.

Когда Валюшкин вошел в кабинет, Ванин стоял возле открытого окна и смотрел на пустынную площадь. Над головой вились клубы папиросного дыма. Завтрак был практически нетронут.

— Убери, — сказал Ванин, не оборачиваясь.

— Да вы ж не ели совсем…

— Убери, — с нажимом повторил Ванин.

Сообразив, что сейчас лучше помолчать, Валюшкин быстро собрал посуду и выскочил за дверь В золотистой дымке утра густым, равномерным шагом площадь пересекало подразделение солдат с висящими на груди автоматами ППШ, любовно именуемыми в армии «папашами». Солдаты были в застиранной и выцветшей до белезны форме. «Видать, с передовой», — подумал Ванин. С пчелиным жужжанием их обогнала полуторка, из которой что-то крикнул пожилой водитель, и лейтенант махнул ему рукой.

После получасового обсуждения Ванин поднял глаза на своих сотрудников, майоров Чуешева и Головко, ведущих в его ведомстве германское направление внешней разведки, и спросил:

— Провал? Как считаете?

— Не знаю, — пожал плечами Чуешев. — У него сроку — день-два. Потом могут взять. И что бы мы тут ни решили, маловероятно, что появится возможность установить с ним контакт. Рихтер докладывает, обложили его крепко.

— Полагаю, надо дать ему шанс, — сказал Головко, протирая очки. — Баварец — разведчик опытный, умный. Он сам поймет, что делать. Жалко, не осталось у нас в Берлине боевых групп. Одни они там, как в чистом поле.

— Но англичане ведь подтвердили Шварца, — заметил Чуешев. — Это значит, они не знают о его аресте. Досадно. Интересная могла получиться игра.

— Ладно, — бросив взгляд на часы, подвел черту Ванин, — будем считать так: если это окончательный провал, задача — вывезти Баварца и не допустить, чтобы подозрение коснулось Рихтера. А если обойдется, тогда и поговорим, в какие игры будем играть. Как бы там ни было, надо все подготовить заранее с учетом первого варианта.

Спустя полчаса в Берлин была направлена шифровка: «Рихтеру. Разделяем крайнюю озабоченность сложившейся ситуацией. Понимая огромное значение работы Баварца, предлагаем выбрать направление дальнейших действий самостоятельно, с учетом обстоятельств. Если будет принято решение выйти, задействуйте имеющиеся в вашем распоряжении возможности. Окно через Магдебург действует. Старик».

— Трудно, очень трудно, знаете ли, играть в покер, когда тебе в затылок дышит верный товарищ по партии. Можно не сомневаться, что Мюллер спустит на нас всех собак. У Чехова есть хорошее высказывание: нельзя требовать от грязи, чтобы она не была грязью. Конечно, нельзя. Но важно не измазаться самому. Нашему Мюллеру не дает покоя сутана отца Жозефа. Однако чтобы стать серым преосвященством, необходимо найти своего кардинала. А их у нас несколько. Ошибка Генриха в том, что он ставит на главного.