Наличие этого документа – потрясающий факт, в особенности если представить, что западные союзники не имели сведений о советской ядерной программе и считали, что политическое руководство нашей страны находится в полном неведении о достигнутых успехах на Западе.
На самом деле испытания в США, показавшие наше отставание, только лишь стимулировали разработку бомбы в СССР, так как теперь для советских ученых путь в их исследованиях был окончательно определен и, что самое главное, стало ясно, что данная задача из чисто теоретической переходит в разряд практически решаемых.
Меняет свое отношение к атомным разработкам и Сталин. Обладая глубоким аналитическим умом и колоссальным опытом государственной деятельности, после того как он был ознакомлен с документами, полученными от Фукса (а именно он передал материалы по устройству заряда), Сталин сразу же оценил всю значимость свершившегося события, и ему стало ясно, что теперь урановый проект должен стать первостепенной задачей, которую обязан решить СССР.
В связи с этим уже 20 августа 1945 года ГКО приняло постановление за № 9887 «О Специальном комитете при ГКО» для общего надзора и руководства осуществлением уранового проекта в составе: товарищи Л. П. Берия (председатель), Г. М. Маленков, Н. А. Вознесенский, Б. Л. Ванников, А. П. Завенягин, И. В. Курчатов, П. Л. Капица, В. А. Махнев, М. Г. Первухин.
Перераспределение полномочий в руководстве над «урановой проблемой» (ее так именовали, хотя речь шла и о плутониевой бомбе), в принципе, совершенно закономерно. Как уже говорилось выше, сами физики неоднократно обращались к Сталину с подобным предложением, так как, пока этот проект курировал Молотов, Курчатову и его сотрудникам из Лаборатории № 2 приходилось, как любому «заштатному» НИИ, «выбивать» требуемое оборудование, аппаратуру, даже какие-нибудь столярные инструменты для хозяйственной части и то выписывались согласно очередности по общим разнарядкам. Подобного рода проблемы работ не ускоряли, а обращение же к Берии, как правило, приводило к решению многих насущных проблем, о чем свидетельствуют хотя бы такие слова из письма Курчатова к Берии от 29 сентября 1944 года: «Особенно неблагополучно обстоит дело с сырьем и вопросами разделения. Работа Лаборатории № 2 недостаточно обеспечена материально-технической базой. Работы многих смежных организаций не получают нужного развития из-за отсутствия единого руководства и недооценки в этих организациях значения проблемы.
Зная вашу исключительно большую занятость, я все же, ввиду исторического значения проблемы урана, решился побеспокоить вас и просить вас дать указания о такой организации работ, которая бы соответствовала возможностям и значению нашего Великого Государства в мировой культуре». И так далее по тексту. Вот какие обороты речи употреблял глава нашего ядерного проекта. И, между прочим, можно вполне определенно полагать, что Курчатов делал это искренне, потому что, как уже говорилось, с Берией физикам было комфортнее.
Но была и другая, практическая, необходимость назначения на этот пост Л. П. Берии, потому что создание атомной бомбы предполагало необходимость строительства атомной промышленности, так как только для запуска экспериментального реактора требовалось около 50 тонн чистого природного урана в виде металлических блоков диаметром 32–35 миллиметров, 9 тонн шаров диаметром 80 миллиметров из диоксида урана и 400 тонн чистого графита.
Все это необходимо было добыть, а предварительно – произвести разведку месторождений либо вывезти уже имевшиеся запасы из стран, оккупированных советскими войсками. Построить специальные заводы, способные выполнить весь технологический цикл, связанный с получением металлического урана. Привлечь к работе тысячи специалистов в десятках НИИ, ведь, по оценкам Центрального разведывательного управления, в проекте было занято одновременно от 330 до 460 тысяч человек, из которых от 255 до 361 тысячи работало в горно-перерабатывающей промышленности (добыча урановых руд), в Советском Союзе 80–255 тысяч, в Восточной Европе, прежде всего Чехословакии, 175–241 тысяча. И еще 50–60 тысяч человек были заняты в строительстве различных предприятий, лабораторий и полигонов, 20–30 тысяч человек участвовали в непосредственном производственном цикле и 5–8 тысяч занимались исследованиями. На весь проект работало около 10 тысяч профессиональных специалистов: инженеров, геологов, ученых-исследователей, военных.
