— Мы готовы войти в царство тьмы прямо здесь, на пепелище вашего града! — Карл, распрямляя плечи, встал и обратил к центуриону отрешённое лицо.
Неприятный человек в римском военном облачении в сердцах воскликнул, открывая варварам своё главенствующее положение в Херсонесе:
— Мы вместе с нашими вратами откроем и врата тьмы для вас!
Грек-староста попросил успокоиться обоих римлян, взяв их за локти.
— Город сильно пострадал, и это вам бы надлежало заплатить за ущерб, — сказал он, когда дождался полной тишины. — За принесённую в чужой дом беду вы когда-нибудь предстанете перед внеземными судьями. Кара за зло настигнет вас и весь ваш род. Не желая больше жертв ни себе, ни вам, не дразня высшее возмездие, я ещё раз предлагаю вам уйти. Коли у вас нет лошадей, вы получите в обратный путь табун, наши женщины здесь, на площади, окажут посильную помощь вашим раненым.
— Никому не разрешено видеть нашу слабость, наши потери, — возразил Карл, не желая открывать противнику количество раненых соратников. — Но мы согласны взять лошадей и уйти. И поскольку в вашем мире никак нельзя без золота, то мы готовы взять также откуп золотыми ауреусами или другими ценностями по весу моего коня.
Готы встали и отошли в сторону. Казалось, они готовы уйти тотчас.
— Ваше условие мы выполним, — пообещал, подходя к Карлу, грек и протянул свою руку. Карл её пожал, сказал, что начинает выход из посада, ожидая лошадей и золото.
Карл нашёл Сароса, беззвучно лежавшего в тёмной хате.
— Город сдался, — тихо доложил бледный красавец и сел рядом. — Они бы дали откуп и раньше, возможно, тогда можно было бы спросить больше.
Сарос молчал. Слова разведчика доставили ему радость, и он с благодарностью посмотрел на друга. «Как бы всё шло без этого истинно драгоценного человека?» — подумалось конунгу, а вслух он спросил:
— Почему ты так ухаживаешь за своим лицом — бреешься и коротко обрезаешь волосы?
— А вдруг придётся встретиться нежданно с теми, кто ушёл раньше меня в тот Мир? Как появиться перед ними неопрятным? — без раздумий признался Карл. — Да и не только я так делаю... Ты что, видишь одного меня? Знаешь ведь, что в Паннонии я прожил почти два года — вот и осталась привычка бороду отрезать, — объяснял Карл располагавшим к беседе тоном.
— Хотел тебя спросить: куда ты уводил тех невольников, что отбивал на рудниках?
— Верженю продавал.
— И они у него тоже оставались в неволе, лишь меняли кирки на мечи? — Сарос приподнялся и заглянул Карлу в лицо; тот едва улыбнулся. — А что тебе Вержень давал? Золото?.. Значит, у тебя где-то должно быть золото?
— Я с него мало брал. Очень мало... — Карл чувствовал себя неловко, и это обстоятельство сильно веселило Сароса.
— За что же ты жизнью рисковал? Хочешь с богами на кумирне встать? — рассмеялся вожак.
— Там была женщина... У Верженя...
— A-а. Ну, рассказывай дальше — это занятно! Сразила тебя неприступного?
— Сразила. И к Верженю я мотался, и гостил у него — ради неё.
— Красивая такая?
— Спина у неё вот так прогнутая, — увлечённо показал Карл. — Плечи — два уголка, затылок — прекрасным клинышком... По всему видать, что гордячка она неисправимая... Волосы — тяжёлый конский хвост на точёной её спинке...
— А глаза, губы, сама? — не без интереса спрашивал Сарос.
— Губы и глаза — ничто. Они, как и остальное, — очень хороши... Но по сравнению со щеками — истинно ничто!
— Ну, ты, брат, что же говоришь? В глазах женщины столько же сущности, как и под подолом! Какие могут быть щёки?
— Щёки взаправду необычные. Чудесные и нежные, и завораживающие бороздки на них — две глубокие ямки от косточки до подбородка. Можешь не верить, но ямки эти затмевают все остальные черты. Голову повернёт — ямки строгие; смеётся — ямки впадают очень глубоко и красиво; кушает — а я так и смотрю, и жду, когда она языком под щеками поведёт, да облизнётся, щёчки растянув, бороздки те кривя.
— Тебе бы её увести надо было, а не толпы рабов — раз такая любовь!
— Дело не во мне... И не любовь у меня к ней, а душой прирос, как сук к дереву... Она пела Верженю завсегда. И ночью пела, а я, зубы сжав, слушал... Хворь её одолела, и она... Привёл беглецов, а мне говорят — уже умерла.
