Быстро обнаружив маячащего посреди площади Роальда, Карл повернул увлечённого гвардейца к себе и на ухо удивлённо спросил:
— Ты где такого быка сыскал? А где мой конь?
— А твоего я не нашёл, — радостно пропыхтел в ответ Роальд. — Этот, гляди, твоего-то вдвое больше, ха! Они что, знают, о каком мы коне договаривались?
— Им этого никак не озолотить. Тут ладья золота нужна!
— А нам что? Их забота! — ухмыльнулся Роальд, и его шрамы на бровях, лбу, щеках вспучились, покрытые липкой испариной.
— Ожидание чревато! — осудил жар неуёмного стяжательства Карл. — Пока раны не нарвали и не распухли, хорошо бы уйти подальше да отыскать в степи какой-то укром... Заканчивай. Спеши!
— Тебя Сарос, что ли, послал?
— Сарос смотрит раненых... Надо спешить, брат!
Гвардеец Карла слушать не желал. Он нехотя подошёл к большим мерным весам, посмотрел под коня, задрал голову и обозрел снизу сундучище, к которому по стремянке поднимались юные воины города и из шлемов, похожих на ковши, ссыпали украшения, гнутые, старые монеты, ещё сиявшие глянцем монеты с изображением царя Аспурга, слитки, отломанные от чего-то золочёные фрагменты...
Роальд, совсем недавно шумно выражавший недовольство то тяжестью толстостенного короба, то побрякушками не жёлтого оттенка, то вытащенной и брошенной на мощёную площадь увесистой стальной цепью с малюсеньким драгоценным зубчиком-медальоном, теперь молчал. Ничто больше не могло пробудить в его глотке ни единого звука. Надо было завалить закрома — а тут этот Карл!..
Он вновь подошёл к массивному коню. Вороной гигант понуро опустил голову, и его смоляная грива своею бахромой закрыла могучую грудь. Правую переднюю ногу он — от неведомого удовольствия, что ли? — то чуть поднимал, то снова бесшумно опускал на широкий горбыль-рычаг громадных весов.
Роальд тупо осмотрел чёлку коня, верно, желая, чтобы безразличное животное, потянув время, заговорило о чём-нибудь — непременно многословно, долго. Но послушный, кроткий конь, которого за ненадобностью уже за поводья и не держали, молчал, как валун возле муравейника. Почувствовав длинными ресницами порывистое дыхание главного гвардейца, он стеснительно поднял на него чёрные маслины-глаза и снова уставился в шершавый горбыль весов.
Спиной чуя, что Карл ещё рядом, Роальд встал на плитняк рычага и пошёл вверх к сундуку. Миновал опору, замедлился, упёрся животом в закрома, встряхнулся, подпрыгнул — конструкция даже не шелохнулась.
— Сыпь, сыпь! — прикрикнул на юнцов-подносчиков главный в сей момент казначей. — Пальцем в каске ничего не держи! — Он взмахом руки резко указал градоначальникам на молодого негодяя. С высоты посмотрел на Карла.
Карл повернулся и пошёл в посад. Там он объявил, что конунг велел собираться к горе, выходить при этом дружно. От своего имени добавил, что надо срочно забрать золото — уж сколько есть. Главное — изловчиться и уволочь с задания усердного старателя Роальда.
* * *
Длинные брёвна для постройки нового причала так вот сразу найти было трудно. Половина мужского населения города, защищаемая от обворованных, а посему разгневанных халанских племён дружиной регулярного войска, отправилась к сосновому бору, расположенному в одном переходе на северо-востоке.
В ожидании леса управа силами оставшихся решила укрепить берег. Землекопы и носильщики принялись за работу. Грунт носили не к дальней рели, где берег заметно подточило водой, а насыпали прямо под городскую стену.
Всё население, стар и млад, вышли утаптывать, утрамбовывать землю. Перемазанные, грязные мужики со старанием ваяли новую родную твердь, рождавшуюся вопреки ворчавшему и напиравшему морю. Вокруг обугленных остовов в ледяную слякоть ссыпали глину, кидали камни. Прибой брызгал солёной слюной, гладил-уносил людские старания, но всё же постепенно уступал, откатывался, брюзжа, обещал вернуться вскоре настырными хлёсткими волнами.
Вертфаст был деятелен, как никогда. Не жалея своего платья, он прохаживался между тружениками, выходил на возвышения, чтобы осмотреть выдвинутый клином в море мол. На усыпанной пеплом и золой поляне засвидетельствовал скорую готовность жарившейся конины. Был необыкновенно громок, заметен и суетлив. Никто и не догадывался о том, что на самом деле творится в душе боярина.
