Взгляд пылавшей румянцем прелестницы упёрся в мохнатое лицо Сароса. Конунг перекинул ногу над шеей коня и спрыгнул на деревянный настил. С трудом пряча резанувшую затёкшие ноги боль, ступил навстречу склонившимся в низком поклоне посланницам. Взяв хлеб-соль, Сарос потоптался и решил тут же отдать приношение Роальду. Но девица лёгким движением обильно позолоченной ручки остановила его, цепкими пальцами отщипнула от края мягкой ковриги жменю, макнула в соль и поднесла к устам гостя. «Не издёвка ли всё это, не унижение ли вся эта возня на пороге?» — мелькнуло в голове гота, но поразительной красоты васильковые очи девушки смотрели искренне и с ожиданием.
«Отчего же она так кротка, ведь наверно не рабыня тутошняя?» — Сарос по-мальчишески открыл рот. Стоял, жевал, смотрел на опущенные ресницы девки, пытался дотянуться глазами до груди, однако почему-то вдруг постеснялся — оробел. А за своей спиной почуял жаркие догляды друзей, наблюдавших за ним и за всей этой сценой. Сдавленно вздохнул, но так и не посмел оглядеть девицу ниже подбородка.
Проглотив угощение, конунг проговорил на готском языке благодарственное слово и, неожиданно даже для самого себя, уже отступившую в сторонку девушку облапил за шею и неуклюже поцеловал, крякнув вдруг всем нутром. Колечки, звёздочки, серёжки, колты, перлы зазвенели от резко отдёрнувшегося ангельски-целомудренного личика. Сарос передал хлеб Стемиду и вскочил в седло, не обращая внимания на хитрющие улыбочки соратников.
— Что ж, приём сладок, братцы, — огласил своё ощущение предводитель и наполнил воздухом мощную грудь. Радостно покрасовался перед товарищами. Проезжая мимо пытавшейся скрыться в толпе синеокой молодицы, подхватил её и втащил на своего коня. Девка ахнула, закрыла руками от знакомых горожан вспыхнувшее лицо и гибкой статью припала к конской шее. Сарос хотел победно глянуть на гикнувших одобрительно гвардейцев, но бёдра его вдруг ощутили жар округлых и мягких девичьих ягодиц... Конунг с окаменевшим ликом вылетел из седла, взял коня за повод и в город вошёл пешком.
Толпа говорливого и глазастого люда крутилась у ворот, толкала готских коней, сняла зардевшуюся девку с высокого жеребца, смеясь над пришельцами.
В городе было на удивление много людей, шумною толпою собравшихся для тщательного освидетельствования гостей. Сарос, высясь над всеми и зорко осматривая всё вокруг, прямо перед собой увидел вдруг шеренгу великолепных витязей в длинных кольчугах и островерхих шлемах. Конунг, оторопев, остановился. Его спутники, взяв на изготовку ангоны, окружили своего вождя и тоже выстроились более или менее ровно — как смогли.
Готов всю дорогу мучил один вопрос: куда скрылся Лехрафс? Сарос, видя, как всё гладко обставлено со встречей, почему-то решил, что рядом где-то должен быть царь халан. «Ещё девка эта! Глазастая, мягкая, стеснительная, будто обиженная кем-то... Но где же Лехрафс? Почему не выходит встречать? Опять ждёт, когда меня приведут к нему?»
Слева к готам приблизились два достаточно пожилых человека в тёплых одеяниях, покроем очень схожих с греческим хламидами. Перед ними со стальной тонкой тростью шёл простоволосый богатырь, бесцеремонно отворачивал морды готских коней, раз от разу недовольно покрикивал на упрямых гостей, не дававших дорогу его господам. Последние тоже были без головных уборов. Их волосы перехватывали искрящиеся тонкие пояски. Один мужчина был смугл, другой светел.
Сарос, наблюдая приближение видных людей города, определил, что также надлежит спешиться. Он подал знак Роальду, и они вместе, оставив коней, двинулись навстречу седовласым мужам.
Готы, оставшиеся в сёдлах растерянно смотрели на своего вождя. Их кони гарцевали, крутились, отодвигались к толпе чёрного люда. Так что вокруг представителей обеих сторон образовалась открытая площадка.
Смуглый и светлый остановились перед прямо-таки звериными статями главных готов. Как будто сошлись внезапно два мира. Волосы бояр были уложены крупным гребнем так ровно, что локоны их причёсок хранили ровные бороздки прядей. Бороды, умащённые маслом, имели формы ровных лопаток и совершенно не поддавались морскому ветру, раздольно гулявшему по городу. Темно-бархатные богатые опашни отцов града резко подчёркивали разность положений встречавшихся, косвенно указывая на ничтожность варваров.
