— Утром я сказал своим... чтоб в реку снесли... сбросили.
— Тьфу! Кто носил?!
— Вот! Вот они! — Римлянин за локоть вытолкнул вперёд одного из слуг.
— Выбросили мы их, — опасаясь за свою жизнь, но смекая, что его участие — подневольное, громко ответил Карлу мордатый парень.
Карл, стараясь совладать с собой, отвёл глаза от свидетелей убийства.
— Те — с забора — были схожи с ними? — спросил он много тише, предлагая парню хорошо посмотреть на одного из рядом стоявших готов.
— Мы не всматривались — крови было много...
— Когда они ещё висели на заборе и не были растерзаны!!
Наступила пауза.
— Так, так... Да, те так же были одеты... И волосы... — поторопился ответить хозяин дома, покрутив рукою вокруг своей головы. Он грешным делом подумал, что далее вступят его слуги, но те благоразумно отмалчивались, а строгий варвар вперился в него своими стеклянными и злющими глазищами.
Карл что-то шепнул двум своим товарищам, и те направились в обход вокруг дома. Сам он осмотрелся неторопливо и медленно проговорил:
— Хороший дом. Слуг у тебя много... А жена, сёстры есть?! Немеешь?!.. Не плачь, как дитя, лукавая ворона! — Решив, что римлянин уже достаточно напуган, Карл вскрикнул: — Ты видишь моих раненых людей — и до сих пор не сдвинулся с места?!!
Хозяин встрепенулся, погнал слуг к гостям.
— Заходите, заходите же... Чего на солнце стоять? В дом надо... Входите, командир. Освежитесь, у меня отменные фрукты в вине! Жена — умелица... Отдохните, а раненых перевяжут непременно.
Не помнил, конечно, тот римлянин ни одного случая сродни этому. Никогда ещё не приходилось ему, забыв о достоинстве важном, вот так заискивать перед дикарями, напрочь лишёнными ума и души. Сам он быстро всё организовал тут, провожал гостей, кричал на слуг, улыбался по ситуации, самолично подходил и осматривал раны, давая советы по исцелению и соболезнуя.
— Ты, моя радость, зачем же спускаешься? Мы здесь и сами, заботливая... — обратился хозяин к супруге, объявившейся на лестнице. Но та, не останавливаясь и на мужа не глядя, прошествовала к гостям.
— Это были ваши друзья?
— Я не знаю. У нас многих нет. Они были пьяны, и мы их ищем, — ответил Карл.
— В вине мера нужна, без неё и могучий бык превращается в агнца, — просияла влажными глазами Тиклепия. — А я вспоминала тебя... Это вожак варваров. В доме Петрония Лая они остановились, — пояснила она вздохнувшему с облегчением мужу.
— А ты что же делала в сенаторском доме? — спросил муж совсем не сердито — он только-только перевёл дух.
— Провожала Песцению к нему, она попросила. Не могла же я отказать ей! — не моргнув глазом, всё объяснила та.
— У неё дурная репутация... — начал было на что-то указывать муж.
— Брось ты! Все мы дурны бываем... Не так ли? — Тиклепия взглянула на Карла, будто предлагала ему убедиться, как она дурна в своей доступности.
Супруг предпочёл не вмешиваться.
Она хорошо заученными движениями обозначила своё исключительное внимание только к важному гостю и пригласила его в покои. Карл удостоверился, всё ли в порядке с получавшими помощь ранеными, снизу осмотрел второй этаж и вместе с хозяйкой стал подниматься наверх, не глядя на затаившегося супруга. Тот всё ещё находился под неприятным впечатлением первых минут встречи, а странное знакомство его жены, по правде сказать, сильно разрядило обстановку.
— Когда я тебя увидела, решила, будто ты искал меня специально.
— Нет, — честно признался Карл.
— Нет? — умилилась Тиклепия грубости варвара.
— Я хотел сказать, что у меня были другие причины прийти сюда. Но я хотел найти тебя, я думал о тебе, даже ругал себя, что отпустил тогда.
— Какой у тебя приятный выговор...
— Карл, — подсказал он.
— Карл... — повторила Тиклепия как заклинание и жарко сверкнула очами.
Гот теперь, когда они уселись в два рядом стоявших кресла, смог получше разглядеть её лицо. То, что ранее необъяснимым волнением ёкало в сердце не знавшего покоя воина, вдруг реализовалось в образе Тиклепии. Мимолётное сходство с чертами любимой женщины при привыкании к движениям плеч, скул, губ, глаз римлянки усилилось многократно: Тиклепия была похожа на женщину Верженя!.. Уложенные волосы точно повторяли линию самого прекрасного на свете затылочка. Нос, взгляд, бороздки на щеках — пусть меньшей глубины, чем у далёкой славянки, — даже ширина лица были пленительно близки к его идеалу.
