Белый раб - страница 91
Не было вещи, которой бы он не сделал, когда надо было помочь кому-нибудь в несчастье; он делился с голодными своим пайком и работал за тех, у кого не хватало сил выполнить дневной урок. К тому же он был настоящим духовным отцом для всех рабов и проповедовал и молился едва ли не лучше самого хозяина. Я не сочувствовал его религиозному рвению, но я искренне любил его, восхищался им, и мы с давних пор уже были близкими друзьями.
Томас был женат на женщине по имени Анна, весёлой, миловидной и приветливой, и нежно любил её. Он был безмерно счастлив, что его не разлучили с ней при продаже, и склонен был рассматривать эту удачу как особую милость провидения. Никогда я не видел в человеке такой благодарности, такой радости, как в Томасе, когда он узнал, что жена его одновременно с ним приобретена генералом Картером. Это было всё, чего он хотел. Он сразу же перенёс на нового хозяина всю свою преданность, отдавал ему все свои силы и всё усердие и считал это своим долгом. В то время как я и остальные мои товарищи с самого прибытия в Лузахачи не переставали жаловаться на чрезмерную тяжесть работы и на недостаточность и плохое качество питания, Томас ни разу не высказал неудовольствия и работал с таким увлечением и энергией, что вскоре прослыл одним из лучших работников на всей плантации.
Жена Томаса всего несколько недель назад родила. Ребёнка, по существующему в Южной Каролине обычаю, приносили к матери в поле, чтобы она могла тут же покормить его грудью. Каролинские плантаторы, такие расточительные, когда речь идёт об их удовольствиях, становятся удивительно расчётливыми и скупыми, когда дело касается их рабов.
Однажды в жаркий летний день Анна взяла своего ребёнка из рук совсем маленькой девочки, которой было поручено за ним смотреть, села под деревом и покормила его грудью. Выполнив свой материнский долг, она медленно и, может быть, не слишком охотно направилась обратно к месту своей работы. В эту минуту в поле верхом прискакал управляющий мистер Мартин. Это был лихой детина, один из тех, которых на плантациях называли «муштровщиками». Он зорко следил за тем, чтобы в Лузахачи во время работы никто от неё не увиливал. Когда кто-нибудь шёл шагом, для него это было признаком лени; он требовал, чтобы раб, если ему надо было переходить с одного участка поля на другой, бежал туда бегом. Возможно, что Анна забыла об этом; во всяком случае, в ту минуту она не выполнила этот нелепый приказ. Управляющий в ярости подскакал к ней, заорал, что она дрянь и лентяйка, и начал изо всех сил бить её хлыстом. Случилось так, что Томас работал неподалёку. Он всё это видел, и, казалось, он сам с удесятерённой силой ощущал боль от ударов, сыпавшихся на спину Анны. Такого испытания никакая религия с её ложной основой не могла бы выдержать. Он сделал движение, по-видимому с тем чтобы помочь Анне. Мы были в это время рядом и пытались остановить его, убеждая, что он и сам попадёт в беду, но крики и плач жены сделали его глухим к нашим уговорам. Он кинулся вперёд и, прежде чем управляющий успел опомниться, вырвал из его рук хлыст и спросил, по какому праву он позволяет себе истязать женщину, которая ни в чём не провинилась.
Для мистера Мартина такое своеволие, или, как он говорил, «дерзость», было полной неожиданностью. Натянув поводья, он заставил лошадь податься немного назад, а затем, видимо придя в себя, выхватил из кармана пистолет и взвёл курок: он прицелился в Томаса, который, бросив хлыст, пустился бежать. Мистер Мартин выстрелил, но рука его так дрожала, что он промахнулся, а Томас, перескочив через изгородь, скрылся в густой заросли.
Обратив в бегство мужа, управляющий обрушился теперь на его жену, которая стояла рядом, вся дрожа от ужаса и плача. Он весь кипел от ярости и гнева и решил излить свою злобу на несчастную женщину. Подозвав надсмотрщика и ещё двух или трёх других мужчин, он приказал сорвать с неё одежду.
Окончив эти приготовления, он приступил к истязанию. Плеть при каждом ударе впивалась в тело женщины, и каждый раз, когда несчастная поднимала свои и израненные, окровавленные руки, кровь стекала с них ручьями; крики её были ужасны.
