Когда генерал и его спутники приблизились к нам, я пошёл один им навстречу. Генерал грубо спросил, почему я оставил работу и что мне надо. В ответ я объяснил ему, что я — один из рабов, недавно купленных им. Я добавил, что некоторые из нас родились и выросли в Виргинии, другие же в Северной Каролине, что мы не привыкли есть ничем не приправленную кашу и просим его оказать нам милость и распорядиться, чтобы нам выдавали немножечко соли.
Генерал, казалось, был очень удивлён моей дерзостью и пожелал узнать, как меня зовут.
— Арчи Мур, — ответил я.
— Арчи Мур? — воскликнул он с иронией. — С каких это пор рабов называют по имени и фамилии? Ты — первый из всех моих рабов, у которых хватило нахальства так назвать себя! Да ты, оказывается, большой наглец! Это сразу видать по твоим глазам. Так вот, покорнейше попрошу вас, мистер Арчи Мур, в следующий раз, когда я буду иметь честь разговаривать с вами, удовольствоваться одним именем Арчи.
Я добавил к своему имени фамилию Мур с того дня, как оставил Спринг-Медоу. Так часто делают в Виргинии, и там это не считается предосудительным. Но в Южной Каролине плантаторы в своей тирании по отношению к рабам и в теории и на практике превзошли всех американцев. Для них нестерпимо всё, что может поставить раба хоть сколько-нибудь выше их пса ила их лошади.
И слова генерала и тон его были оскорбительны, но меня это не остановило. Я смолчал, а потом попробовал в самых почтительных выражениях повторить мою просьбу.
— Все вы наглые бездельники, да к тому же ещё ничем не довольные! — ответил генерал. — И так вы меня кругом объедаете. Хватит с вас и того, что я вам маис покупаю. А если вам нужна соль, то в пяти милях отсюда морской воды сколько угодно. Никто вам не мешает соль из неё добывать.
Проговорив это, генерал повернул лошадь и вместе со своими спутниками поскакал дальше, громко хохоча над своей удачной шуткой.
В числе рабов мистера Карлтона, ставших теперь собственностью генерала Картера, был один по имени Томас, с которым я подружился, ещё находясь у нашего прежнего хозяина. Это был чистокровный африканец, с правильным и красивым лицом, прекрасно сложенный и сильный, и к тому же человек, во многих отношениях весьма примечательный.
Его физическая сила, неутомимость и способность переносить лишения были необычайны. Но его нравственная сила была ещё больше. Страстный и порывистый по натуре, он — что было большой редкостью среди рабов — умел подчинить себе свои страсти и во всём, что он говорил и делал, был кроток как ягнёнок. Дело в том, что ещё ребёнком он подпал под влияние неких методистов, которые жили и работали по соседству. Их проповеди производили на него такое сильное впечатление и он так проникся их идеями, что, казалось, самые изначальные и сильные человеческие страсти были вырваны с корнем из его груди.
Эти красноречивые учителя вселили в его от природы гордую и возвышенную душу убеждение в необходимости беспрекословно повиноваться и терпеливо сносить страдания. Убеждение это, которое называют священным словом «религия», нередко оказывается более могущественной опорой тирании и более верным средством держать в подчинении суеверного и дрожащего от страха раба, чем бич и оковы.
Его учили — и он в это верил, — что бог создал его рабом и что он обязан подчиняться хозяину и довольствоваться своей судьбой. Каким бы жестокостям он ни подвергался со стороны своих повелителей, — его долг сносить всё безропотно и молча. Если хозяин ударит его по одной щеке, говорили ему, он должен подставить другую. Для Томаса это не были пустые слова, которые входят в одно ухо и выходят в другое. Нет, никогда не встречал я человека, у которого вера способна была так подчинить себе все страсти.
Природа создала его для того, чтобы он стал одним из тех сильных духом, которые внушают страх тиранам и стоят в первых рядах борцов за свободу, а методисты превратили его в приниженного раба, покорного и безропотного. Он считал своим долгом быть верным хозяину. Он никогда не брал в рот виски; он готов был голодать, но никогда бы ничего не украл и скорее согласился бы, чтобы его выпороли, чем произнести слово лжи. Этими качествами, столь редкими у раба, он заслужил благоволение управляющего. Тот относился к Томасу с особым доверием, часто оставлял ему ключи и поручал раздачу пищи. Томас настолько аккуратной честно выполнял порученное ему дело, что даже и придирчивый управляющий ни в чём не мог упрекнуть его. За все десять лет, проведённые им в Карлтон-холле, Томаса ни разу не пороли. Но самым замечательным было то, что Том не только пользовался расположением управляющего, но сумел завоевать и хорошее отношение к себе своих товарищей. Это был человек беспримерной мягкости и доброты.
