— Да, сэр, разумеется… Но вы забыли, что показания раба против белого недействительны.
— Но тогда что проку в вашем законе? — с возмущением воскликнул майор Торнтон. — Арчи был один, когда капитан накинулся на него и избил. Не можете же вы считать его таким дураком, что он решится возвести напраслину на белого? Как, сударь? Несмотря на защиту того самого закона, который вы так высоко ставите, капитан Робинсон может избивать моих негров сколько ему заблагорассудится, и я не буду вправе требовав удовлетворения? Если так, то пошёл он к чёрту, ваш закон!
— Но поймите сами, сэр, — возразил адвокат, — поймите сами, как опасно и неудобно было бы разрешить рабам свидетельствовать против белых!
— Вы правы, — с иронической усмешкой согласился мой хозяин. — Это и в самом деле было бы весьма неудобно для кое-кого из моих знакомых. Да, весьма неудобно… Ну что же, сэр, раз закон не может дать мне удовлетворения, я сам расправлюсь с обидчиком. Я не позволю так обращаться с моими слугами. Я отхлещу хлыстом этого мерзавца Робинсона, как только он мне попадётся на глаза, и дело с концом!
С этими словами майор Торнтон поднялся и покинул кабинет адвоката. Я последовал за ним. Не успели мы сделать и нескольких шагов по улице, как моему хозяину неожиданно представился случаи осуществить свою угрозу: навстречу нам попался капитан Робинсон, у которого, по-видимому, также оказались дела в окружном суде.
Не тратя времени на разговоры, майор ударил его хлыстом. Капитан Робинсон выхватил пистолет. Мой хозяин, отбросив хлыст, тоже схватился за пистолет. Капитан выстрелил, но промахнулся. Тогда прицелился мои хозяин.
— Не стреляйте! — закричал капитан. — Я безоружен! — Майор Торнтон на мгновение заколебался и опустил пистолет.
Противники снова прицелились друг в друга и одновременно выстрелили. Капитан Робинсон упал, тяжело раненный, а выпущенная им пуля насквозь пронзила одного из присутствующих. Это был отпущенный на свободу негр — единственный человек, который сделал попытку разнять противников. Несчастный был убит наповал, а толпа в один голос решила, что «так ему и надо» и что незачем было этому проходимцу впутываться в ссору между джентльменами.
Друзья капитана Робинсона подняли его и унесли домой. Мы же с майором Торнтоном с торжеством покинули поле битвы, и тем дело кончилось. Такие происшествия случаются довольно часто, но очень редко доходят до суда. Зато победитель сразу же завоёвывает славу и всеобщее уважение.
На первый взгляд, легко предположить, что, попав к такому хозяину, как майор Торнтон, мне следовало только работать и чувствовать себя счастливым.
Это предположение могло бы оказаться правильным, если бы я был лошадью или волом. Но, на моё несчастье, я был человеком, а ведь не одни только животные потребности управляют нашими действиями и не в них одних источник наших радостей и наших страданий.
Нужно признать, что рабы на плантации майора Торнтона в большинстве своём то ли от природы не обладали чрезмерной чувствительностью, то ли отупели в условиях многолетнего бесправия и гнёта и были, по-видимому, вполне удовлетворены своей участью. Таких-то именно рабов майор Торнтон и предпочитал всем остальным. В этом вопросе он вполне сходился со своими соседями: чем меньше раб развит, тем он ценнее для своего хозяина. И наоборот, раба, проявившего какие-либо особые способности, следует считать негодяем пли мошенником.
Мне не понадобилось много времени, чтобы заметить явное предпочтение, которое хозяин оказывает тупицам, и я принял все меры, чтобы подладиться под его вкус. Уже в самый короткий срок я стал его любимцем, и благосклонность майора проявилась в чрезмерной снисходительности, с которой ко мне стали относиться на плантации. Но и это не делало меня счастливым.
Человеческое счастье состоит не в самом обладании какими-то благами, а в ожидании их и в погоне за ними. Для того, кто обладает богатством, властью и славой они, сами по себе — ничто. Увлечение борьбой, стремление к намеченной цели, трудности и их преодоление — вот что даёт радость.
