Не могло быть сомнений, что он её любит — если такая устрица, как он, вообще способна была любить. А девушке без состояния и связей, вынужденной жить своим трудом, не блещущей красотой и ничем не выдающейся из тысяч других, да к тому же достигшей того возраста, когда налицо страшная опасность остаться старой девой, не приходится пренебрегать любовью мужчины, даже если этот мужчина просто-напросто устрица в человеческом образе. В данном же случае этот человек-устрица слыл ещё богачом, и будущая супруга его могла рассчитывать на жизнь в избытке и роскоши. Возможно ли было, чтобы девушка такого возраста и в таком положении, как мисс Джемайма (будь то хоть в Англии, или в Новой Англии, или вообще где бы то ни было), ответила на подобное предложение отказом?
Но было одно обстоятельство, которое беспокоило мисс Дивене. Она испытывала непреодолимое отвращение к неграм. Она считала это чувство врождённым, но наряду с этим помнила, что, когда она в детстве плохо вела себя, ей грозили, что её подарят старой негритянке, жившей поблизости. Это была единственная чернокожая женщина во всей округе. Жила она одна, в маленькой лесной избушке; в летнее время она продавала прохожим настой из каких-то корней, а кроме того, торговала всякими травами, целебные свойства которых она, по-видимому, отлично знала. Помимо этого, она считалась колдуньей; во всяком случае, дети были в этом уверены.
Мысль о том, что она будет жить на плантации, окружённая одними только чернокожими, готова была поколебать Джемайму Дивенс в её решении. Мистер Томас старался успокоить её, доказывая, как удобно зато быть полным хозяином своих слуг, которые будут выполнять все её распоряжения. Он уверял её, что среди невольниц немало мулаток и что он раздобудет для неё служанку посветлее. Он и выполнил это обещание, купив Касси.
Новая супруга мистера Томаса представляла себе своё будущее жилище в виде прекрасной, богато меблированной виллы, окружённой роскошными, благоухающими тропическими растениями. Единственное, что портило картину, которую рисовало ей воображение, было неизбежное присутствие негров, но она надеялась со временем привыкнуть к этому злу или по крайней мере заглушить его горечь сладостным ароматом апельсиновых рощ. Короче говоря, её будущая жизнь представлялась ей в виде настоящего рая.
Добродушный и покладистый мистер Томас, по правде говоря, никогда ничего подобного ей не обещал, но мисс Джемайма, как и многие молодые дамы, считала это чем-то само собою разумеющимся. Представьте себе теперь её разочарование, когда они прибыли в Маунт-Флэт — так мистер Томас назвал своё поместье, чтобы, как он пояснил, не прикрашивать действительность, но и не ударить лицом в грязь перед всякими Маунт-Плезенте, Монтичелло и другими звучными названиями соседних плантаций, — представьте себе её удивление и разочарование, когда вместо рисовавшейся её воображению виллы она увидела перед собой четыре бревенчатых домика, соединённых крытыми галереями. Здесь не было ни ковров, ни обоев, стены не были даже оштукатурены, я сквозь дырявую крышу во время дождя все помещения, за исключением одной только спальни хозяйки, заливали потоки воды.
Жилые комнаты были и в других домиках; в более отдалённых строениях позади главного дома находились кухня и кладовая, а за ними жалкие маленькие хижины. Это был так называемый невольничий городок, хорошо видный из окоп господского дома.
Никакой тропической зелени вообще не оказалось; около дома не было даже и огороженного участка… В одном месте видны были, правда, следы сада, который здесь, по-видимому, собирались разбить, но сейчас всё густо заросло мелким кустарником и бурьяном. Свиньи, мулы и несколько совсем отощавших от голода коров бродили вокруг дома; тут же бегало множество голых негритят. Печать запустения лежала на всём.
Первая жена мистера Томаса, происходившая из высокопоставленной виргинской семьи и часто вспоминавшая об этом, была хорошей хозяйкой. Её твёрдый, мужской характер и кипучая энергия, с которой она управляла всем домом, как бы уравновешивали собой вялую и бездеятельную натуру её мужа. Её суетливая беготня, брань и часто пускавшаяся в ход плеть — а она действовала ею с той ловкостью и неподражаемым изяществом, которые даются только дамам высшего круга, получившим воспитание на Юге, — помогали ей поддерживать в доме кое-какой порядок. Шесть лет назад она умерла, и почти тотчас же после её смерти раба, который при ней ухаживал за садом и возделывал землю около дома, отправили на хлопковые поля, а хозяйство как в доме, так и вокруг него было брошено на произвол судьбы. Вскоре в комнатах не осталось уже ни одного целого стола или стула, всё утопало в грязи, и всюду воцарились хаос и разрушение.
