Часто и раньше во время плаваний вставали передо мной печальные образы моей жены, ребёнка и друга, которому я был стольким обязан, но скрип снастей и возгласы матросов: «Парус по носу!» — уводили мои мысли в другом направлении и рассеивали набегавшую вдруг тоску. Зато теперь, когда я оставался на берегу, одинокий, лишённый семьи и близких, и ничем не был занят, образы дорогих моему сердцу страдальцев неотступно преследовали меня. И вот я стал искать человека, которого я мог бы отправить в Америку, доверив ему розыски моей семьи. Вскоре я такого человека нашёл; я сообщил ему все необходимые сведения, предоставил в его распоряжение неограниченный кредит у моего банкира, причём сверх того вручил ещё порядочную сумму наличными, а в случае успеха обещал ему ещё более значительное вознаграждение.
Как только представился случай, я отправил его в Америку, утешая себя надеждой, что его поиски увенчаются успехом. А пока, чтобы хоть как-нибудь заглушить тяжёлые мысли и волнения, я усиленно углубился в книги, стараясь пополнить своё образование.
С детства я любил читать и жадно стремился к знанию. Проклятое ярмо рабства душило во мне это стремление, но справиться с ним всё же не смогло. К моему удивлению, оно всё ещё было живо. Достаточно мне было на чём-то сосредоточиться, как я начинал впитывать в себя всякого рода знания, как высохшая земля впитывает влагу. Я просто глотал книги. Даже спать мне было некогда. Не успевал я кончить одну, как уже брался за другую. Читал я без особого разбора, и прошло немало времени, пока я научился сравнивать одно произведение с другим и правильно оценивать достоинства каждого. Со мною случилось то, что вообще бывает с людьми. Так велика была во мне жажда знаний, что я готов был принимать всё прочитанное за чистую монету, не задумываясь над тем, что есть истина и что ложь. Но вместе с тем, хоть я и поглощал множество лживых и глупых россказней, которые преподносились под видом действительных происшествий, писатели с чересчур развитым воображением не особенно меня привлекали. Мне непонятно было, что заставляет их браться за перо и ради чего они пишут. Поэтов я презирал. Больше всего я любил читать книги исторические и описания всякого рода путешествий по морю и по суше. Впоследствии прожитые годы и раздумье научили меня извлекать драгоценные зёрна мудрости из того хаоса знании, который тогда нагромождался в моей памяти.
Некоторое время эти занятия придавали мне ту же бодрость и силу, как прежде странствия по морю. Они поддерживали меня. Несмотря на то что я получал самые неутешительные известия из Америки, я не падал духом. Но в конце концов мужество моё иссякло, и когда мой доверенный, вернувшись из своей поездки, объявил, что все поиски его оказались напрасными, безысходная тоска овладела мной и спасения от неё уже не было. Из того, что мне сообщил мой доверенный, я узнал только, что хозяйка Касси, миссис Монтгомери, выдала своему брату, который вёл все её дела и советы которого она всегда исполняла, поручительство на очень крупную сумму. Брат её был плантатором и, подобно огромному большинству американских плантаторов, страстным игроком. Страсть к игре, впрочем, — единственное, что хоть немного оживляет бесполезную и праздную жизнь американского рабовладельца. Но брат миссис Монтгомери был неудачным игроком. Разорившись сам, он стал проматывать состояние своей сестры. Он не только присваивал себе такие суммы, какие ему были нужны, — а это не составляло для него особых трудностей, если принять во внимание, что он ведал всеми денежными делами сестры, — но и заставил её под разными предлогами подписывать векселя и чеки на большие суммы. Векселя опротестовали, но брат миссис Монтгомери, стремясь к тому, чтобы его махинации возможно дольше не были разоблачены, всё скрывал от сестры, пока в один прекрасный день она не узнала, что разорена дотла и что всё имущество её подлежит описи и продаже.
Жена моя и ребёнок были проданы вместе с остальными принадлежавшими миссис Монтгомери вещами. В Америке ведь это совершенно обычное и законное дело — продавать женщин и детей для покрытия долгов игрока!
