— На абордаж!
Схватив пики, мы приготовились встретить неприятеля, но небольшой неприятельский отряд ворвался к нам на корабль; последнего офицера, который ещё оставался на палубе, ранили, испуганных и растерявшихся матросов оттеснили на бак.
Я мгновенно оценил всю опасность нашего положения, и мысль о том, что я снова могу попасть в руки насильников, от которых с таким трудом вырвался, вернула мне мужество, уже почти совсем угасшее в этом неравном бою. Я почувствовал в себе нечеловеческую силу. Встав во главе нашего совершенно измученного и павшего духом экипажа, я бросился в бой с неистовой и безумной отвагой, словно герой какого-нибудь романа.
Я заколол двух или трёх нападавших. И когда остальные начали отступать, я крикнул товарищам, чтобы они помогли мне. Мой пример воодушевил их. Сомкнув ряды, они смело кинулись за мной, оттеснили врагов к самому борту, многих сбросили в воду, а остальных заставили вернуться на свой корабль.
Наши успехи этим не ограничились: мы сами бросились на абордаж, и на палубе шхуны завязался такой же кровопролитный бой, как перед тем на палубе нашего брига. Счастье сопутствовало нам, и вскоре мы загнали весь экипаж шхуны на ют. Мы крикнули им, чтобы они сдавались; но их капитан, продолжая размахивать окровавленным палашом, решительно отказался. Приказав своим людям атаковать нас ещё раз, он первый яростно кинулся вперёд.
Пикой я выбил палаш из его рук, он поскользнулся и упал. Я тут же приставил острие моей пики к его груди.
Он взмолился о пощаде. Лицо его показалось мне знакомым.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Осборн!
— Джонатан Осборн? Был капитаном брига «Две Сэлли»?
— Да, он самый.
— Раз так, то умри! Таким негодяям, как ты, пощады нет!
С этими словами я вонзил ему в сердце острие моей пики. Меня охватило чувство радости оттого, что тиран получил по заслугам.
Но в дело справедливости никогда не следует вмешивать страсть, и если это возмездие, то оно должно совершаться без пролития крови. Надо признаться, что, хоть в душе моей и были тогда благородные побуждения, дикая ярость и жажда мести были несравненно сильнее. И всё же с этой минуты я хорошо понял, откуда берётся безумная смелость и страшная сила раба, который с оружием в руках мстит за отнятую у него свободу и убивает своего угнетателя с сознанием выполненного перед человечеством долга.
Увидев, что капитан их убит, экипаж, сложив оружие, сдался на милость победителей. Шхуна с этой минуты принадлежала нам; это было прекраснейшее из судов, которые когда-либо ходили по морю.
Все офицеры на бриге были ранены. Победа, по общему мнению, была одержана именно благодаря мне. Под одобрительные крики всего экипажа я был избран командиром захваченного судна.
Мы быстро и без дальнейших приключений дошли до Ливерпуля. Шхуну признали нашим призом, и владельцы брига купили её у нас. Её вооружили и снарядили как капер. Узнав, какую роль я играл при захвате шхуны, владельцы назначили меня её командиром. В помощники себе я взял старого и опытного моряка. После того как команда была набрана, мы вышли в море.
Охотнее всего я совершал походы вдоль берегов Америки. Однажды, неподалёку от бостонской гавани, нам удалось захватить возвращавшийся из Ост-Индии корабль с очень ценным грузом, состоявшим из чая и шёлка. Мы препроводили его в Ливерпуль, где за него были выручены большие деньги. После этого я взял курс на юг, и наша шхуна в течение месяца или двух крейсировала вблизи Виргинских мысов. Мы всё время держались неподалёку от берега, и каждый раз, когда на горизонте появлялась земля, меня преследовало желание высадить несколько человек из моей команды и захватить спящими кое-кого из соседних плантаторов. Однако осторожность удержала меня от того, чтобы дать виргинцам этот наглядный урок, в котором они так нуждались.
Описание всех моих приключений на море заняло бы целую книгу, и это удалило бы меня от моей основной темы. Скажу только, что, пока длилась война, я всё время находился на корабле и оставил его, да и то с большим сожалением, только когда был заключён мир. Доставшаяся на мою долю добыча сделала меня человеком состоятельным — во всяком случае, в меру моих скромных желаний. Но что могло заменить мне ту кипучую деятельность и то разнообразие впечатлений, которые всё это время поддерживали во мне бодрость, не давая мне копаться в самом себе и отравлять себя ядом мучительных воспоминаний?
