Всюду я встречал всё то же гнусное самовластие меньшинства, топчущего жизнь, свободу и счастье людей. Но почти повсюду я видел и то, что раб постепенно сбрасывает с себя трусливую покорность и вот-вот уже готов воспрянуть при первых призывах к свободе. Да, я видел это повсюду… повсюду, за исключением моей родины — Америки.
Рабство существует во многих странах, но нигде нет такого безжалостного, такого жестокого гнёта, нигде тирания не приняла столь дьявольского облика, нигде — в целом мире — законы и правители так открыто не ставят себе целью обречь половину народа на темноту и невежество и раз и навсегда погасить в этих людях самое стремление к свободной жизни и всякую надежду на свободу.
В католической Бразилии, на испанских островах, там, где, казалось бы, тирания, опираясь на суеверие и невежество, должна была проявить себя с особой жестокостью, в рабе всё же видят человека, имеющего право на известное сочувствие и расположение. Рабу позволено преклонять колени перед тем же алтарём, перед которым в молитве склоняется его господин, и он имеет право слышать, как католический священник провозглашает священную истину, что все люди равны. Надежда когда-нибудь стать свободным человеком может дать ему утешение и поддержку. Он имеет право выкупить себя. Если его подвергли тяжёлому и несправедливому наказанию, он может требовать эту свободу как своё законное право. Он может ждать, что господин его подарит ему свободу, желая отблагодарить его за всё, или оказать ему милость, или, наконец, вняв голосу совести, пробудившемуся в последние минуты жизни, когда священник отпускает ему грехи. Получив свободу, раб в этих странах тем самым приобретает и права свободного человека, в нём видят равного, и он пользуется во всех областях повседневной жизни правом на равенство, одна мысль о котором вызывает у исполненных предрассудков и пустоголовых американцев тайный страх и гневное возмущение.
Рабство в этих краях благодаря существующему положению вещей близится к концу, и стоит только покончить с дозволенной торговлей людьми на африканском побережье — и меньше чем через полвека во всей испанской и португальской Америке не останется ни одного раба.
В одних только Соединённых Штатах, в этой стране, претендующей на монополию в области свободы, дух деспотизма и насилия расцветает пышным цветом, с негодованием отвергая малейшую попытку ограничения. Только в одной этой стране бесчинствует насилие, не сдерживаемое ни страхом перед богом, ни сочувствием к ближнему.
Для того чтобы возможно лучше защитить и обеспечить себя, американские рабовладельцы, которые яро отстаивают все привилегии своей власти — власти бича, добились издания закона, согласно которому они лишаются права даровать свободу своим рабам, и таким путём уничтожили последнюю искру надежды, которая ещё тлела в душе их жертв.
А ты, дитя моё! Юность твоя принесена в жертву произволу! Может быть, в тебе погасили уже дух мужества… Может быть, едва начав расцветать, душа твоя уже оледенела от прикосновения холодной руки рабства. Может быть, она уже растоптана, уже мертва!
О нет! Нет! Так не должно, так не может быть! Дитя моё, у тебя есть отец, он не забудет, и он не покинет тебя! Беда твоя велика, велики будут и его усилия найти и освободить тебя. Чего стоит любовь, которая страшится опасности и сдаётся при первой неудаче!
Да, я решил! Я вернусь в Америку! В поисках моего сына я готов исколесить страну во всех направлениях, я вырву его из рук насильников или сам погибну в неравной борьбе!..
Но что, если я буду узнан и схвачен?.. О, тогда… Что ж, недаром я изучал историю Рима. Я знаю, как вырываются из рук тиранов. Пусть они ответят за всё! Второй раз рабом мне уже не бывать..
Приняв это решение, я начал сразу же готовиться к осуществлению своего плана и сейчас вот снова берусь за перо, чтобы рассказать о дальнейших моих приключениях.
Долгие годы я провёл в тревоге и напряжённом ожидании. Призраки моей жены и сына всё время преследовали меня. Мне чудилось, что я вижу их бледные лица, вижу слёзы, скатывающиеся по их щекам, руки, протянутые ко мне с мольбою помочь им и освободить их. Как только я начал готовиться к моей новой поездке и новым поискам, я сразу же почувствовал облегчение и радость. Как будто у меня с души свалился тяжёлый камень. Наконец-то мне снова было ради чего жить, за что бороться. А может быть, это всего лишь тень, такая бледная и неуловимая, и, может быть, теперь особенно, после провала моей последней попытки, было бы нелепостью гнаться за нею? Но не лучше ли гнаться за тенью, чем оставаться в бездействии и безнадёжной пустоте? Человек создан для того, чтобы надеяться и чтобы действовать.
