Белый раб - страница 115

Через несколько дней погрузка закончилась, и корабль был готов к отплытию. Мы отвалили от пристани и начали лавировать между бесконечными островками и мысами бостонской гавани. Миновав крепость и мыс, мы спустили лоцмана и вскоре на всех парусах, подгоняемые попутным ветром, вышли в море.

Стоя на баке, я смотрел на землю. Сначала она ещё виднелась тоненькой полоской на горизонте, а потом и вовсе скрылась из виду. Цепи мои были сброшены, я чувствовал себя свободным. Я глядел на быстро удалявшийся берег, и грудь моя гордо вздымалась. С каким облегчением я дышал и вместе с тем сколько презрения уносил с собой!

Прощай, страна моя! — таковы были мысли, рождавшиеся во мне, и слова, готовые сорваться с моих уст… И какая страна!.. Страна, которая хвастает тем, что стала оплотом свободы и равенства, и в то же время держит огромную часть своего народа в самом нестерпимом и безнадёжном рабстве.

Протай, страна моя! Поистине, великой благодарностью обязан я тебе! Земля тирании и рабства, посылаю тебе моё последнее прости!

Привет вам, пенистые и бурные волны океана! Вы — символ свободы, вы рождены ею. Привет вам, теперь вы мне братья! Ведь и я наконец свободен, свободен, свободен!

Попутные ветры, благоприятствовавшие нам вначале, вскоре изменили нам. Разразилась буря. Нас окутал густой туман, ветер то и дело менял направление и швырял нас из стороны в сторону. На нашу долю выпало немало труда и страданий, но даже и они доставляли мне радость. Я трудился и страдал во имя собственного, а не чужого благополучия, и эта мысль придавала мне силу и мужество.

Старательно и с большим интересом изучал я новое для меня ремесло матроса. Вначале товарищи мои смеялись над моим неумением и неловкостью. Насмешкам и шуткам их не было конца. Однако, при всей их грубости и при всём недомыслии, они были добры и великодушны. В первую же неделю плавания у меня произошло столкновение с первым хвастуном на корабле. Я как следует его отхлестал, и после этого весь экипаж пришёл к заключению, что из меня выйдет толк.

Я был ловок и силён. Для меня стало вопросом чести делать всё, что делали другие, и притом делать не хуже других. Меня самого удивляло, как мало времени понадобилось мне на то, чтобы научиться безбоязненно карабкаться по снастям и реям. Все эти бесчисленные снасти, всё это множество морских терминов вначале повергало меня в полное смущение, но вскоре я хорошо освоился с ними. Ещё до того как мы успели пересечь океан, я уже умел не хуже любого другого крепить паруса, брать рифы и править рулём, и все в один голос твердили, что я рождён быть моряком.

Но я не довольствовался тем, что ставил паруса и справлялся со снастями, — я захотел изучить искусство навигации. Среди команды находился один образованный молодой человек; он поступил на корабль матросом, с тем чтобы, как это было принято у жителей Новой Англии, изучив морское дело, впоследствии командовать судном. У него имелись книги и инструменты, и так как это было не первое его плавание, он уже недурно разбирался в них и умел исчислять курс корабля. Этот молодой моряк, которого звали Том Тернер, был юношей благородным и достойным, но отличался очень хрупким телосложением. Силы его не соответствовали поставленной им перед собой задаче. Я завоевал его доброе отношение, вступившись за него во время одной из потасовок, которые иногда в шутку затевались на баке. Видя, как жадно я стремлюсь к знанию, он занялся моим образованием, предоставил в моё распоряжение свою книгу по штурманскому делу, и, всякий раз неся вахту внизу, я имел возможность в неё заглядывать. Сначала вся эта премудрость казалась мне недоступной и непроницаемой тайной, но Том Тернер, прекрасно владевший словом, многое пояснил мне; слушая его, а также занимаясь самостоятельно, я вскоре же начал разбираться в ней сам.

Всё это время мы лавировали среди ньюфаундлендских отмелей. Буря по целым суткам не утихала, и мы очень медленно продвигались вперёд. Корабль потерял несколько марселей и рей. Уже семьдесят дней мы находились в море, почти непрерывно борясь с непогодой.