Я принимаю решение прекратить этот спор. Мне ясно: я никогда не сумею доказать Щекну, что "там" ничего нет. Поэтому я молча сворачиваю продовольственный пакет, укладываю его в заплечный мешок и усаживаюсь поудобнее, вытянув ноги.
Щекн тщательно вылизал вторую лапу, привел в идеальный порядок шерстку на щеках и снова заводит разговор.
- Ты меня удивляешь, Лев, - объявляет он. - И все вы меня удивляете. Неужели вам здесь не надоело? Зачем работать без всякого смысла?
- Почему же - без смысла? Ты же видишь, сколько мы узнали всего за один день.
- Вот я и спрашиваю: зачем вам узнавать то, что не имеет смысла? Что вы будете с этим делать? Вы все узнаете и узнаете и ничего не делаете с тем, что узнаете.
- Ну, например ? - спрашиваю я.
Щекн - великий спорщик. Он только что одержал одну победу и теперь явно рвется одержать вторую.
- Например, яма без дна, которую я нашел. Кому и зачем может понадобиться яма без дна?
- Это не совсем яма, - говорю я. - Это скорее дверь в другой мир
- Вы можете пройти в эту дверь? - осведомляется Щекн.
- Нет, - признаюсь я, - не можем.
- Зачем же вам дверь, в которую вы все равно не можете пройти?
- Сегодня не можем, а завтра сможем.
- Завтра?
- В широком смысле. Послезавтра. Через год…
- Другой мир, другой мир… - ворчит Щекн. - Разве вам тесно в этом?
- Как тебе сказать… Тесно должно быть нашему воображению.
- Еще бы! - ядовито произносит шекн. - ведь стоит вам попасть в другой мир, как вы сейчас же начинаете переделывать его на подобие вашего собственного. И, конечно же, вашему воображению снова становится тесно, и тогда вы ищете еще какой-нибудь мир и опять принимаетесь переделывать его.
Он вдруг резко обрывает свою филиппику, и в то же мгновение я ощущаю присутствие постороннего. Здесь. Рядом. В двух шагах. Возле постамента с мифологическим чудищем.
Это совершенно нормальный абориген - судя по всему, из категории "человеков" - крепкий статный мужчина в брезентовых штанах и брезентовой куртке на голое тело, с магазинной винтовкой, висящей на ремне через шею. Копна нечесаных волос спадает ему на глаза, а щеки и подбородок выскоблены до гладкости. Он стоит у постамента совершенно неподвижно, и только глаза его неторопливо перемещаются с меня на Щекна и обратно. Судя по всему, в темноте он видит не хуже нас. Мне непонятно, как он ухитрился так бесшумно и незаметно подобраться к нам.
Я осторожно завожу руку за спину и включаю линган транслятора.
- Подходи и садись, мы друзья, - одними губами говорю я.
Из лингана с полусекундным замедлением несутся гортанные, не лишенные приятности звуки.
Незнакомец вздрагивает и отступает на шаг.
- Не бойся, - говорю я. - Как тебя зовут? Меня зовут Лев, его зовут Щекн. Мы не враги. Мы хотим с тобой поговорить.
Нет, ничего не получается. Незнакомец отступает еще на шаг и наполовину укрывается за постаментом. Лицо его по-прежнему ничего не выражает, и не ясно даже, понимает ли он, что ему говорят.
- У нас вкусная еда, - не сдаюсь я. - Может быть, ты голоден или хочешь пить? Садись с нами, и я с удовольствием тебя угощу…
Мне вдруг приходит в голову, что аборигену должно быть довольно страшно слышать это "мы" и "с нами", и я торопливо перехожу на единственное число. Но это не помогает. Абориген совсем скрывается за постаментом, и теперь его не видно и не слышно.
- Уходит, - ворчит Щекн.
И я тут же снова вижу аборигена - он длинным, скользящим, совершенно бесшумным шагом пересекает улицу, ступает на противоположный тротуар и, так ни разу и не оглянувшись, скрывается в подворотне.
2 июня 78 года. Лев Абалкин воочию.
Около 18.00 ко мне ввалились (без предупреждения) Андрей и Сандро. Я спрятал папку в стол и сразу же строго сказал им, что не потерплю никаких деловых разговоров, поскольку теперь они подчинены не мне, а Клавдию. Кроме того я занят.
Они принялись жалобно ныть, что пришли вовсе не по делам, что соскучились и что нельзя же так. Что-что, а ныть они умеют. Я смягчился. Был открыт бар, и некоторое время мы с удовольствием говорили о моих кактусах. Потом я вдруг совершенно случайно обнаружил, что говорим мы уже не столько о кактусах, сколько о Клавдии, и это еще было как-то оправдано, поскольку Клавдий своей шишковатостью и колючестью мне самому напоминал кактус, но я и ахнуть не успел, как эти юные провокаторы чрезвычайно ловко и естественно съехали на дело о биореакторах и о Капитане Немо.
