– Ксиль! – протянула я, мучительно краснея, и закрыла руками лицо. – Уйди. Это старые, я их с четырнадцати лет не ношу, просто выкинуть – руки не доходят.
– …и к ним ту белую рубашку. Только три верхние пуговицы не вздумай застегивать. Или даже четыре.
Разгневанная и смущенная донельзя, я подняла тапку и швырнула этому негодяю прямо в лоб. Ну, то есть, конечно, попыталась. Максимилиан легко увернулся и с истинно княжеским величием удалился в коридор.
Пуговицы, кстати, я сначала все застегнула, под горло. Но потом посмотрелась на себя в зеркало, подумала, потеребила ворот… и последовала совету Ксиля.
– Чудесный вечер, – заметил Максимилиан, когда мы вышли из дома. Пришлось ему немного подождать, пока я возилась с запирающим заклинанием. На мой взгляд, ключи гораздо практичнее, да только Элен упрямая, не переубедишь ее.
– Чудесный? – Я с сомнением покосилась в низкое небо, плотно затянутое тучами. – Что-то не слышу иронии в твоем голосе.
– А ее там и нет, – хмыкнул он и со смаком потянулся, а потом глянул на меня искоса: – Чудесный, потому что именно в такой промозглый и сырой вечер можно обнять девушку или укутать ее своей курткой, не опасаясь нарваться на оплеуху. А еще можно до поздней ночи сидеть в полупустом кафе, слушать радиоджаз из барахлящего приемника и наблюдать за хмурыми прохожими на улице. Идут, ежатся, воротники поднимают, а ты сидишь и потягиваешь горячий шоколад потихоньку…
Я исподтишка наблюдала за мечтательно улыбающимся князем. А ведь, похоже, он и вправду любил такие вечера – сырые, туманные, меланхолические, когда сердце сжималось от тоски по чему-то неясному и волшебному, а вокруг фонарей от влажности появлялся оранжевый ореол. Романтика одиночества – так это называлось, кажется.
– А мне больше нравятся другие вечера – теплые и ясные, с сиреневыми сумерками и далекими голосами, – неожиданно призналась я. – Можно просто смотреть, как в небо темнеет и…
– …медленно появляются звезды, – с непонятным смешком закончил за меня Максимилиан. – А где же оригинальность? Когда нравятся такие избитые вещи – это дешево смотрится, не находишь?
Не разглядев в темноте, я с размаху наступила в лужу. Темные капельки воды, отдающей бензином, осели и на моих светлых джинсах, и на брюках князя. В груди царапнуло коготком неприятное предчувствие, но Ксиль внезапно подхватил меня под локоть, притягивая к своему боку. Уютное тепло его тела чувствовалось даже через мою куртку, через пальто, и на душе тоже становилось тепло, а в голове – легко-легко, будто шарик надули звенящим воздухом.
Я улыбнулась.
– Ксиль, а ты не задумывался о том, что если многим людям нравится одно и то же – это «одно и то же» просто очень хорошее?
Он засмеялся. Влажно блеснули зубы – белые, но не искусственной белизной киношных улыбок, а очень естественно и немного хищно.
– Я думал, что твой аллиец привил тебе хороший вкус, Найта. Ай-ай, какое серьезное упущение со стороны конкурента, ведь теперь ты можешь перенять пристрастия у меня… – поцокал он языком, а я хрюкнула от смеха.
– Ну, при чем же здесь Дэриэлл, вкусы – это вещь индивидуальная… – Я запнулась и едва не повисла на его руке. – Постой, ты сказал конкурент?
– А ты еще не поняла? – злодейски ухмыльнулся Ксиль, а потом вдруг развернулся – лицом к лицу, дыхание обожгло замерзшие губы – и поцеловал. Глаза у него были шальные, совсем черные, только рыжий фонарный свет искорками дрожал в глубине. Я охнула, на долю секунды испугавшись по-настоящему, а Ксиль сжал пальцы у меня в волосах, не позволяя отпрянуть, и вдруг лизнул горячим и шершавым, как у кошки, языком верхнюю губу – изнутри, щекотно.
Меня мгновенно вздернуло на цыпочки – так напряглись все мышцы. Я читала романы, и всегда в них у героинь от поцелуев подгибались ноги, а чужие губы имели благородный вкус кофе, шоколада, меда или бунтарский – сигарет. Но в жизни все оказалось не так – от Ксиля пахло яблочной жвачкой, по-детски трогательно и сладко-свежо, а на вкус он был солоноватым, как будто до меня целовал море.
Щеки пылали, и даже промозглый туман не мог остудить кожу.
