– Шеан и Теа были правы, ты настоящий покровитель сирот, – невольно улыбнулась я. – Многим людям бы у тебя поучиться тому, как обращаться с детьми.
– Не такой уж я и добрый. – Ксиль вздохнул и откинулся на спинке стула. – Просто дети есть дети. Им нужна забота… «Делаю потому, что могу», как говорит один мой… наверное, все же враг, хотя я многому у него научился. В своем роде он совершенство, куда уж мне…
– Ты тоже совершенство! – горячо заверила его я, ощущая смутную, инстинктивную ненависть к этому «наверное, врагу».
Ксиль засмеялся.
– Он знает свою цель и идет к ней любыми методами, – произнес он со странной тоской. – А что я… Я даже не могу понять, чего хочу. Терзаюсь тут страшным выбором и все такое, – иронично заключил он. – Где уж тут совершенство.
– А равейны не ценят завершенность, – упрямо возразила я, хотя совершенно не понимала, о чем говорит Ксиль. – Всезнание – удел Вечных и пророков. А мы на то и люди, чтобы метаться, ошибаться и опять начинать все заново.
Он улыбнулся.
– Я не человек. – И добавил вдруг совершенно серьезно: – А если мой выбор затрагивает чужую жизнь? И ошибка может эту жизнь оборвать?
Ненадолго я замешкалась с ответом. В это время из кухни выплыла Маргарита с подносом в руках, расставила заказанные лакомства, поклонилась Ксилю и исчезла.
– Не знаю, что тогда, – честно призналась я наконец и прильнула к кружке. Шоколад был именно что горячим, а не теплым – в такую погоду самое то. – И не придирайся к словам. Я не это имела в виду. Строго говоря, я тоже не человек, но что это меняет?
– Ничего не меняет, – согласился Максимилиан, окуная хрустящую палочку в горячий шоколад. Я хмыкнула. Он вскинул брови в притворном возмущении: – Чего смешного? Я всегда так ем. – И, довольный, откинулся на стуле.
– Да нет, ничего. Просто Дэйри тоже все время… Ой, извини! – Я смутилась, глядя на сердитого князя, на сей раз без всякой наигранности.
– Этот твой Дэриэлл… Он нас словно преследует, честное слово.
– Как и твои старые друзья, – нахмурилась я, обижаясь за целителя. – Иногда у меня такое чувство, что ты во всех городах на свете завел себе группу поддержки. Этого ты спас, этот был в твоем клане. И все поголовно держат гостиницы и рестораны.
– И сувенирные лавки, – машинально дополнил Максимилиан и улыбнулся. – Ничего удивительного. Если ты одиночка, а не кланник, то тебе нужно думать и о легальном заработке, и о подборе жертвы, желательно безопасном и не привлекающем внимания. Укус не означает смерть. А постояльцы отеля, так сладко спящие ночью, разве не идеальные жертвы? Или припозднившиеся посетители кафе, ночного магазина, кинотеатра… Если честно, половина таких частных заведений принадлежат ар-шакаи и им подобным. Для тебя это новость?
– Как-то не задумывалась, – честно призналась я. – Брр, теперь точно не буду останавливаться в непроверенных гостиницах. А то еще подкрадется ночью какая-нибудь пакость… Так что насчет твоих многочисленных знакомых? Или это нормально среди шакаи-ар – знать всех и вся?
– Это нормально среди тех, кто много путешествует, – снисходительно пояснил Максимилиан, довольно жмурясь. – И, опережая твой следующий вопрос, – я путешествую очень много. Нигде не задерживаюсь надолго, благо клан у меня вполне самостоятельный. Так что я могу бродить по всему миру, сколько душе угодно, – несколько смущенно добавил он.
– Я странник, забытый на землях чужих… – чуть слышно пробормотала я.
Максимилиан удивленно посмотрел на меня поверх чашки.
– Это строчка из одного стихотворения, – пояснила я. – Иногда вспоминаю его, когда смотрю на тебя.
– Расскажешь? – искренне заинтересовался Ксиль. Глаза у него в этот миг были совершенно по-детски наивные и требовательные. Или казались такими – кто его разберет, этого князя, какой он на самом деле…
– В другой раз, – покачала я головой. – Сейчас не вспомню, наверное.
Некоторое время мы просто сидели и потягивали горячий напиток. Я хрустела пирожными, Максимилиан меланхолично помешивал шоколад коричным печеньем. Дождь усилился, и меня опять начало клонить в сон – вязкий, как патока, неодолимый и превращающий реальность в подобие киноленты – вроде бы и происходит что-то, но ты – зритель, и не больше.
